очень нудно 
85 
Тогда Александр приказал убрать стол, но тут кто-то заметил, что попирать вещь, принадлежавшую раньше его врагу, было, напротив, добрым знаком, и Александр снова решил превратить стол в скамейку для ног.
Ему бы уже было пора упорядочить свои завоевания, проследить за управлением своей весьма обширной и очень быстро созданной державы, а также призадуматься над новостями, приходившими из Греции. Спарта решила начать военные действия против Македонии; Демосфен, получив прощение, снова принялся волновать Афины. Даже в Пелле не прекращалась борьба между Олимпиадой и правителем Антипатром, каждый из которых обвинял другого в предательстве. От Антипатра пришло подкрепление из пятнадцати тысяч наемников; Александр послал правителю большую сумму денег, чтобы тот снарядил поход против Спарты, а также совет позаботиться о своей личной безопасности.
Затем, сочтя недостойным себя заниматься долее делами Эллады, он направился к Персеполю, третьей столице Дария. Жену Барсину и малолетнего сына Геракла он оставил царице Сйсигамбис.
Он вышел в путь зимой, в чем не было никакой причины, кроме его нетерпеливой жажды завоеваний. В самые холодные месяцы года перейти горы, отделявшие Сузиану от Персии, было довольно дерзким предприятием. Перевалы, которые нам пришлось пройти, находились на высоте более шести тысяч футов; после того, как прошлым летом войска пересекли пустыню в самую страшную жару, теперь они шли через горы в самый лютый мороз. Жители редких селений, которые нам повстречались, смотрели скорее ошеломленно, чем со страхом, на людей в латах и с голыми ногами, карабкавшихся на высоту, где лежал снег. Следуя за своими случайными проводниками, солдаты углублялись в белые долины, всходили на молчаливый хаос ледников, брели по пустынным хребтам, спрашивая себя, не суждено ли им погибнуть здесь, окаменев от холода.
Александр разделил войско надвое; одна часть под началом Пармениона пошла по более длинной, но более легкой дороге на юг, где можно было также пройти обозу; сам же он продолжил труднейший путь напрямик. Взяв с собой только отряд гетайров, он наткнулся на пять тысяч персов в ущелье, которое называют Персидскими воротами: теснина была перегорожена стеной. После неудавшейся попытки взять ущелье приступом, он оставил у этой стены Кратера с большей частью воинов, а сам с малым отрядом обогнул гору, чтобы напасть на врага с тыла. Ночью греки налетели на персов с высоты скал, испуская ужасные крики. Обезумевшие от страха персы, атакованные с двух сторон, разбежались или были перебиты. Как только проход был освобожден, Александр устремился к Персеполю с такой скоростью, что командиры Великого Царя не успели создать видимость защиты или хотя бы захватить с собою казну.
Персеполь, сердце державы Дария, был истинно персидским городом, и Александр не мог делать вид, что пришел сюда как освободитель. Поэтому он позволил своим войскам грабить сколько душе угодно и предоставил им полную свободу. Погром был страшный; кровавая оргия превзошла все, что приходилось дотоле видеть. Солдаты получили приказ не трогать только два здания: царский дворец, который оставлял за собой Александр, и дворец хилиарха, который он предназначал Пармениону.
Было захвачено столько монет, драгоценностей, золотой и серебряной утвари, что, как писал Александр в Македонию, сообщая о своей победе, двадцать тысяч мулов и пять тысяч верблюдов не смогли бы увезти все это добро.
Из жителей спаслись немногие. Кровь текла так же обильно, как вино. Пленных загоняли в загородку и закалывали тут же тысячами; солдаты гонялись за женщинами по улицам, дворам и крышам, дрались между собой, как дикие звери, за эту добычу; насилие становилось лишь прелюдией к убийству; многие из этих метавшихся в ужасе женщин предпочитали покончить с собой и бросались с крыш домов; мелькало их покрывало – и в следующее мгновение слышался шум тела, упавшего на камни мостовой.
Все эти ужасы, которые еще недавно Александр терпел как неизбежное зло, теперь его больше не возмущали. Он видел в них проявление если не его славы, то, по крайней мере, его силы; раз уж Дарий, укрывшись на севере, ускользнул от него, он вымещал свою ярость здесь, на юге, на всем, что составляло прежде богатство и могущество его врага.
Ноги Александра были по щиколотку окрашены кровью, когда, шагая по ковру из трупов, он добрался до дворца. Вдруг ему преградила дорогу большая статуя Ксеркса, повергнутая его солдатами; он остановился перед статуей и заговорил с ней, как будто она была живая: «Должен ли я оставить тебя, Ксеркс, лежать на земле в наказание за то, что ты пошел войной на греков, или поднять тебя из уважения к твоему величию?». Затем он пошел своей дорогой, так ничего и не решив, и сел на персидский трон под золотой балдахин.
85 
