159 
– Да он, наверное, и сам не знает куда. Здесь таких много. Я уже тут ничему не удивляюсь.
Он говорил с явным южным акцентом. Мише всегда нравился этот выговор.
– А вы откуда-то с Юга? По тому, как вы говорите, слышно, что не москвич.
– Да, с Юга. С Кубани. Знаете такой благодатный край?
– Бывал. Хорошо там.
– Ага. Там хорошо, – сказал парень вяло.
– А что, не очень?
– Особенно зимой и без денег.
– А в Москве зимой лучше? – спросил Миша, усмехнувшись.
– Вы москвич? – вопросом ответил тот. Миша думал не более двух секунд.
– Да, москвич, – сказал он спокойно.
– И мне Москва тоже нравится.
***
Миша попросил не подъезжать прямо к дому. Он вышел из такси на улице, прошёл между домами и шагнул в свой двор. Он сразу нашёл окна своей квартиры и свой балкон. На кухне горела Анина любимая лампа на подоконнике, в гостиной тоже был тусклый свет. «Торшер, наверное, Анечка оставила гореть, чтобы я в потёмках не шастал», – подумал он.
Над домом низкое московское небо, подсвеченное бесчисленными городскими огнями, было коричневым. Небо, казалось, слегка шевелилось.
Когда Миша уже подходил к подъезду, позвонил Сергей.
– Миша, друг мой, – услышал он счастливый голос Сергея, – спасибо тебе за совет. Она тоже про этого краба, дай и ему и тебе бог здоровья, не сразу вспомнила. Мы очень смеялись. Она сама сказала, что его жизнь в наших руках, и согласилась послезавтра со мной ужинать там. Хотя про ужин мы не говорили. Договорились нагрянуть вечером с проверкой. Ох, не дай бог им нашего краба продать! В общем, спасибо, Миша.
Голос Сергея звучал очень бодро и взбудораженно.
– Вот! А что я говорил! Очень рад, – сказал Миша искренне. – Только я тебя в связи с этим попрошу. Можно?
– Что угодно!
– Будешь там, в ресторане, после ужина, если не трудно, глянь на мой знак. Интересно, висит он ещё или нет. Я бы сам посмотрел, но до среды улечу. Переулок помнишь?
– Помню. Посмотрю. Надеюсь, мы с ней вместе посмотрим.
– Ну, пока тогда. Прилечу – позвоню. Удачи тебе, дружище!
***
Дома было тепло, тихо и пахло его домом. Миша отчётливо различил этот запах. Он тихо разулся и снял куртку. Та водка, выпитая совсем недавно там, в студии, не оставила и следа опьянения. Миша зашёл на кухню, налил себе стакан воды из чайника. Он любил вкус кипячёной воды из чайника. Для него это был очень домашний вкус. Уходя из кухни, он лампу погасил. Миша почувствовал, что хочет спать, не сильно, но отчётливо хочет.
В гостиной горел торшер. Часы показывали без двух минут одиннадцать. Миша пошёл выключить свет. На столике возле дивана лежал альбом и были разбросаны карандаши. Альбом был открыт на странице с рисунком. Миша присмотрелся, а потом нагнулся и взял альбом в руки.
Он увидел ту лошадь, которую рисовал. Только теперь она была раскрашена коричневым карандашом. Ещё на лошади появилось несколько чёрных пятен. Раскрашена она была аккуратно, но некоторые коричневые линии выбивались за контуры самой лошади. Но главное, лошади были пририсованы крылья. Маленькие по сравнению с самой лошадью, и торчали они у неё откуда-то из шеи. Нарисованы крылья были синим карандашом. Профессионально выполненный карандашный рисунок был совершенно испорчен.
Ещё вокруг лошади с крылышками были нарисованы несколько голубеньких облаков. Сверху листа Миша прочёл надпись: «ПИГАС Катя 9 лет» Видно было, что Катя очень старалась и давила на карандаши, когда раскрашивала, рисовала и писала. Миша положил альбом на стол.
«Ну вот, теперь я знаю, что повесить в кабинете вместо знака и фотографий. Очень символичный и жизненный ответ знаку „Бесконечность“. Да и просто красиво. Попрошу Валентину, чтобы рамку купила. Правда, если Катя разрешит. Но я уговорю», – подумал Миша.
Дверь в детскую была приоткрыта. Он тихонечко зашёл туда. Комната совсем тускло освещалась маленьким ночником в виде улыбающегося полумесяца. Там пахло чуть слаще, чем в гостиной, и было теплее.
Соня лежала поперёк кровати, раскинув руки. Одеяло её сползло на пол, а Сонин заяц лежал головой на подушке вместо своей хозяйки. Катя спала, укрытая одеялом, и было видно, что она там уютно собралась в комок и занимает очень мало места.
– Мальчику часто снился один и тот же сон, – почти совершенно беззвучно сказал Миша, глядя на спящих дочерей.
Он на расстоянии и через стену почувствовал спокойный сон своей жены. В голове его протекали, а в груди теснились никогда не сказанные, ненаписанные и недодуманные слова, ненарисованные картины и несочинённые мелодии. Сердце не билось, оно сжималось. В тусклом голубом свете глаза почти не моргали. Глаза стали влажными.
– Ничего, ничего, – сказал Миша шёпотом. – Завтра папа полетит, всех там победит… Ничего! Мы ещё нарисуем наши полоски на асфальте.
159 
