160 
– Намудрили! – детина стал читать из альбома вслух. – «Затраты на сжат. – чрезмерны! Уменьш. давл. в цил.? Увелич. температуру? „Газовое масло“ вместо угля? – надо думать…» Чушь, право слово! Что тут думать?
– Хуже, – возразил Эминент. – Если бы просто чушь…
– Вы что-нибудь поняли, сударь?
– Нет. Я ничего не понял. Сожгите это, прошу вас. Еще заразится кто-нибудь…
– Вы же сказали, что не боитесь заразы!
– Я – не боюсь. Но таких, как я, мало.
Сообразив, что больше не получит ни гроша, факельщик вернулся к работе.
Гудело пламя. Трескалось и распадалось гибнущее дерево. Бумага становилась пеплом. Одна за другой таяли, угодив в огонь, снежинки Механизма Времени. Барон фон Книгге не торопился – ждал, надгробным обелиском застыв у особняка, задыхающегося в дыму. За спиной Эминента молчали его спутники. Мшистым утесом сгорбился великан Ури; чертиком внутри табакерки-сюрприза замер рыжий Бейтс.
Поодаль, у фонарного столба, скучал генерал Чжоу.
Заветный 451-й градус по шкале Даниэля Фаренгейта давно был достигнут. Пламя с жадностью пожирало имущество покойного инженера – и творения его разума. Рукописи горели. Устав ждать, Бейтс деликатно кашлянул:
– Сэр! Мы должны досмотреть водевильчик до конца? Goddamit! Признаться, французишки не балуют разнообразием. Или мы чего-то ждем?
Ури тяжело вздохнул.
– Кого-то, – не оборачиваясь, бросил Эминент. – Чтобы после огня не прибегать к извести. И, прошу вас, больше почтения, дядюшка Бенджамен! Мы хороним целый мир.
– Как скажете, сэр. Д-дверь, целый мир, подумать только!
Мошенник принял строевую стойку, словно по команде «На флаг!». Это вышло у него так неуклюже, что даже Ури с неодобрением засопел. Черная, пронизанная сполохами пожаров ночь надвигалась на обреченный город, оставляя его наедине с Хозяйкой-Смертью. Эминент ждал – безмолвно, терпеливо.
Но вот раздался топот копыт и стук колес.
Карета остановилась на соседней улице. Прозвучали легкие, торопливые шаги. Женщина, чье лицо закрывала вуаль, прошла мимо пожарища, быстро огляделась, повернула к зрителям. Мистер Бейтс заворчал, желая что-то сказать, но Эминент взмахнул тростью, прерывая недозволенную речь.
Тишина, треск огня; шаги.
Та, что приехала на праздник Смерти, безмолвно встала на колени. Опустила голову, сложила руки на груди:
– Я здесь!
Эминент обождал с ответом. Выдержав паузу, он взял женщину за плечи, помог встать, откинул вуаль и поцеловал в лоб.
– Спасибо, Бригида. Ты – смелая девочка.
Баронесса Вальдек-Эрмоли кивнула и отступила к Ури, будто ища у него защиты. Великан засопел, приобнял доверившуюся ему бедняжку могучей рукой. Он озирался, желая увидеть врага, угрожающего беззащитной даме.
– Пусть кто хочет, радуется, кто хочет – скорбит. Мы сделали, что должно. Потомки нас не вспомнят. Однако мы и не ищем славы!
Резко повернувшись, Эминент шагнул в темноту. Свита последовала за вождем. Китаец по-прежнему шел последним, слегка отстав. Широкая улица была пуста. Черно-серые факельщики завершили работу, парижане забились в дома, спрятались за плотно закрытыми ставнями; погребальные дроги уехали на кладбище. Лишь Луна, свободная в эфирной дали от страстей и тревог, глядела с мрачных небес на город.
Ее холодный свет делал скрытое – явным.
Барон фон Книгге шел походкой призраков, едва касаясь мостовой. Древний старец, чье имя украшало бронзу таблички на плите ганноверского погоста, прятал лицо от взгляда бледной богини. Сюртук болтался на скрипящем костяке; пальцы, лишенные плоти, впились в набалдашник трости. Спаситель Жизни от уготованного ей Будущего, он уходил, оставляя позади безлюдное, воняющее дымом жилище инженера Николя Карно – и пепел Механизма Пространства.
Мертвец вел свое войско дальше.
Тихо стучали костыли. Щуплый мальчишка с трудом волочил по булыжнику изуродованные ноги. Ему помогала идти изможденная девушка в темном платье. Теперь не она – он, искалеченный судьбой и людьми, нуждался в защите. Тонкие губы дрожали, но упрямая ученица патера Яна, отказавшаяся лечь под камни родового склепа, не сдавалась. Шаг, еще шаг; деревяшка шаркает о камень. Франц Шассер, сын горняка из кантона Ури, благодарно улыбался девушке, пытался погладить ее руку…
Чарльз Бейтс фланировал, как истинный денди, гуляющий у Серпентайна в погожий денек. Он не страшился луны. Напротив, он наслаждался, подставляя ее лучам красивое, достойное кисти живописца лицо. В этот поздний час сын старьевщика хохотал без стеснений, сверкая безупречными зубами-жемчужинами. Актеру из Теддингтона была по душе его роль.
160 
