12 
— Хорошо.
Он говорит: «Пока» — и уходит.
Я ищу еще одну сигарету и чувствую себя немного дерьмово, но почему? Чего он ждет? Я думаю о Викторе, потом поднимаю глаза и говорю:
— Не надо…
— Кто он? — спрашивают они вдвоем.
— Никто, — говорю я, — дайте спичку.
— Ты же не… — говорит Джуди, поднимая голову.
— Я же, — передразниваю движение головы, — о нет.
— Он — первогодка. Поздравляю. Твой первый?
— Я же не сказала, что он меня интересует, дорогуша.
— У него такая замечательная задница, — говорит Роксанн.
— Уверена, что Руперт был бы счастлив услышать это от тебя, — говорю я ей.
— Сейчас у меня такое чувство, что Руперт бы со мной согласился, — говорит Роксанн с грустью.
Вот же сморозила, и я думаю о том, что она имеет в виду. Это напоминает о том, о чем не хочется вспоминать. Я говорю Роксанн, чтобы позвонила мне, а Джуди говорю, что буду в мастерской. Возвращаюсь в свою комнату и решаю прогулять занятия по видео, а вместо этого залезть в ванну. Сначала ее чищу. В общаге тишина. Приношу подушку, трубочку, мафон и ставлю Рикки Ли Джонс. Курю косяк и лежу. Вчера вечером вернулась из комнаты Стива, вся в слезах, и не могла остановиться, и все пыталась дозвониться до Виктора в Рим, по телефону, который он мне оставил, но там никто не брал трубку. Вспоминаю свою последнюю ночь с ним. Ласкаю себя. Думаю о Викторе. Рикки Ли Джонс не в тему. Вместо этого включаю радио. Мою голову. Делаю погромче. Дурацкая радиостанция. Лучшие 40 хитов. Помехи. Но потом звучит песня, которую, насколько я помню, я слушала, когда встречалась с Виктором. Это была глупая песня, и тогда она мне совершенно не понравилась, но сейчас она вписывается в момент и от нее пробивает на слезы. Хочется записать свои ощущения или нарисовать, но потом я чувствую, что от этого все стало бы нечистым и искусственным. Я решаю, что это только удешевит чувство, и поэтому лежу в яркой белизне и переживаю воспоминания, которые рождает эта песня. Виктор. Руки Виктора. Его штаны из леопардовой кожи. Порванные армейские ботинки и… его лобковые волосы? Его руки. Смотреть, как он бреется. Каким же он был красивым во фраке, тогда в «Палладиуме». Как мы занимались любовью в его квартире. Карие глаза. Что еще? Он начинает меркнуть. Мне становится страшно. Мне становится страшно, потому что, пока я здесь лежу, мне вдруг кажется, что его больше не существует. Кажется, вот песня, которая играет, есть, а Виктора нет. Как будто бы я придумала его себе прошлым летом.
Шон
Кошмар в столовке. Часть IVXVV. Девчонка, которая вчера трахалась с Митчеллом и с которой я снова хочу переспать, застряла на раздаче напитков. С того места, где я сижу, мне ее очень хорошо видно. Она разговаривает со своей пухлой лесбийской (вероятно) подружкой, с которой они вместе накуриваются. На ней платье, которое не поддается описанию. Думаю, можно было бы назвать его кимоно, только оно короче и на нем майка. Платье огромное, но все же видно, что у нее хорошее тело, и не похоже, чтоб она носила лифчик, и сиськи смотрятся великолепно. Я типа знаком с ней; после той ночи я разговаривал с ней в пятницу на вечерине во Франклине. Вероятно, у нас есть какие-то занятия вместе, но я не уверен, потому что не особо часто там появляюсь, чтобы знать наверняка. Куда б кривая не вывела — она следующая.
Снова ужин, и я сижу с обычной командой: Тони, Тим, Гетч. Чертовы House Pigs, наша местная группа, разбудили меня сегодня в четыре дня — репетировали прямо у меня над головой. Я принял душ и, пока сушил феном волосы, соображал, что пропустил две пары и что до конца месяца мне надо выбрать специализацию. Я расхаживал по комнате, курил, слушал старый Velvet Underground, надеясь, что это заглушит House Pigs, пока не наступило время ужинать. Когда я отправился в столовку, они все еще репетировали.
На раздаче был Джейсон, и я сказал ему, что поговорил с Рупертом и смогу достать ему эти четыре грамма к завтрашнему вечеру, но что он должен снять свои солнечные очки, потому что выглядит в них чересчур подозрительно. Он только улыбнулся и дал мне дополнительный кусок говядины, или индейки, или свинины, или черт знает, что он там раздавал, и это было круто, если подумать. Ну так вот, смотрю я на эту девчонку, думая, не она ли оставляет записки в моем ящике, и потихоньку завожусь — пусть даже это и не она. Но затем ее жирная подружка что-то ей говорит, и они смотрят на наш столик, а я опускаю глаза и притворяюсь, что ем. Думаю, она второкурсница и, скорей всего, живет в Сван-хаусе, но за этим столом я никого спрашивать не буду. Это неспортивно. Тим — дебил, что обрюхатил Сару, но ему на это наплевать. Я трахнул Сару пару раз на втором курсе. На самом деле это сделало большинство парней за столом. Прикол, конечно, что именно Тим оказался крайним. По этому поводу никто особо не расстраивается и не чувствует себя несчастным. Тим даже острит на эту тему.
12 
