Пол

В последний раз я виделся с Митчеллом в сентябре — еще до того, как началась учеба. Мы лежали у меня на кровати, как обычно, было рано, полдень наверное.

Я перегнулся через него и закурил. За стенкой ругались соседи. На Джейн-стрит было слишком много машин, и то ли поэтому, то ли почему-то там еще Митчелл сильно напрягался, стискивая винный бокал. Сколько было приложено усилий, до каких мельчайших подробностей все изучено, каких трудов все это стоило, и все насмарку. Я не переставал спрашивать себя, что я вообще здесь делаю. Наши отцы работали вместе в Чикаго, и, несмотря на то что их отношения зависели от того, как шли дела на Уолл-стрит и каким застольем тот или иной мог предводительствовать в «Ле-Франсе» или «Риц-Карлтоне», у нас все равно была возможность встречаться. В Нью-Йорке мы виделись в квартире, в которой я жил прошлым летом. К нему мы никогда не ходили из-за «проблем с соседом», — говорил он с серьезным видом. Встречались мы обычно по вечерам, после кино или какого-нибудь спектакля, которому Бродвей и не снился, где на сцене появлялся один из неистощимого запаса друзей Митчелла с актерского факультета Нью-Йоркского университета, а Митчелл напивался или накуривался — казалось, это было его постоянным состоянием в те последние месяцы, когда я вписывался со всеми подряд. Митчелл понимал и не парился. Обычное дело — безотчетные сексуальные вспышки, не снимая одежды, фальстарт в «Бой-баре», даже не спрашивай.

На Девяносто второй мы зашли в кафе и обматерили официантку. Потом уже в такси к центру сцепились языками с таксистом, и он нас выкинул. На Двадцать девятой нас атаковали проститутки, Митчелл вроде проперся от этого, а может, сделал вид. В те месяцы он выглядел потерянным. Мне всегда казалось, что это пройдет, но постепенно я приходил к мысли, что это уже не пройдет никогда. Ладно, прошвырнемся как следует по Уэст-Сайду, и он развеется. Потом уже полная дичь типа яиц бенедикт в три ночи в «Пи-Джей Кларке»… Три ночи. «Пи-Джей Кларке». Он ноет, что яйца чересчур жидкие. Я ковыряю заказанный чизбургер, но есть особо не хочется. Удивительно, но в баре до сих пор сидят три или четыре не местных бизнесмена. Митчелл типа разделывается с яйцами и смотрит на меня. Я смотрю на него, даю ему прикурить. Провожу рукой по его колену, по бедру.

— Да отстань ты! — говорит он.

Я смущенно отворачиваюсь. Потом он говорит мягким голосом:

— Не здесь.

— Поехали домой, — говорю я.

— К кому? — спрашивает он.

— Все равно. Поехали ко мне.

— К тебе? Не знаю. Не хочется тратить деньги на такси.

Все это начинает надоедать, да и поздно уже. Сидим как вкопанные. Я закуриваю еще одну сигарету, затем тушу ее. Митчелл без конца трогает себя за подбородок, как будто с ним что-то не в порядке, и водит пальцем по ямочке.

— Накуриться хочешь? — спрашивает он.

— Митч, — говорю я со вздохом.

— Ммм? — спрашивает он, наклоняясь ко мне.

— Сейчас четыре утра, — говорю я.

— Ага. — Он смущен, но не отодвигается.

— Мы в «Пи-Джей», — напоминаю я.

— Именно так, — отвечает он.

— Ты хочешь… накуриться? — спрашиваю я его.

— Ну, — бормочет он, — да, я полагаю.

— Почему бы нам не… — Я замолкаю, смотрю на бизнесменов, потом в сторону, но не на Митчелла. — Почему бы нам не…

Он все пялится, ждет, что я скажу. Это глупо. Я молчу.

— Почему бы нам не… Почему бы нам не — что? — спрашивает он с усмешкой, наклоняясь еще ближе, его губы закругляются, белые зубы и эта уродливая ямочка.

— Ходит слух, что ты умственно отсталый, — говорю я ему.

Мы сидим в такси по пути ко мне на квартиру, уже поздно, почти пять, и мне даже не вспомнить, что мы делали сегодня вечером. Я расплачиваюсь с водителем и оставляю огромные чаевые. Митчелл в нетерпении придерживает дверь лифта. Мы заходим в квартиру, он снимает с себя одежду и накуривается в ванной, потом мы смотрим Эйч-би-оу по телевизору, но недолго… а затем, как только начало светать, мы пошли спать, и я вспомнил вечеринку в колледже, на которой мы были, когда пьяный и злой Митчелл пытался поджечь Бут-хаус с утра пораньше… Сейчас мы смотрим прямо друг на друга и дышим ровно. Уже утро, и мы еще не спим, все чисто, и ярко, и ясно, и я засыпаю… Когда я проснулся после полудня, Митчелла уже не было, он уехал в Нью-Гэмпшир. Но пепельница на кровати была полная. До этого она была пустой. Неужели все это время он смотрел, как я сплю? Неужели?

  6