19 
Призраки.
- – …я – призрак забытого замка.
- Хранитель закрытого зала.
- На мраморе плит, в тишине нерожденного слова,
- Храню я остатки былого,
- Останки былого…
Феденька вступил тихо, почти беззвучно. Случайно звякнул графин о рюмку – Илья Семенович налил было себе вишневки, да испугался звона, отдернул руку, с удивительным для неуклюжего профессора изяществом поставил графин обратно.
Капля наливки в хрустале подумала-подумала, и обернулась каплей крови.
Запеклась.
Лишь Джандиери осмелился, приблизился к перилам веранды. Оперся, стал смотреть, слушать издали. Губу покусывал, полковник.
А за его спиной – дочь Тамара.
Мимо глядит.
- – Когда-то я пел в этом замке.
- И зал в изумлении замер.
- А там, у далеких, ковровых – проклятых! – покоев
- Стояла хозяйка,
- Стояло в глазах беспокойство.
- Я – призрак забытого замка.
- Но память мне не отказала.
- И дрожь Ваших губ, и дрожание шелка на пяльцах
- Врезались звенящей струною
- В подушечки пальцев…
Да, врезались. Трижды тебе доводилось аккомпанировать Феденьке "Балладу призраков", и трижды после этих слов пальцы переставали тебя слушаться, Княгиня. Какая-то другая правда, иное мастерство входили в них; тягучий, шотландский напев возникал сам, мимо воли – ты никогда не играла его, кроме этих редких случаев, и взявшийся ниоткуда сквозняк принимался шалить с прядкой волос у виска.
Что ты с ними со всеми делаешь, Феденька?
Что ты делаешь со мной?!
Что я, Дама Бубен, с тобой сделала-сотворила?!
- – Вы помните, леди, хоть что-то?
- Задернута жизнь, словно штора.
- Я адом отвергнут, мне райские кущи не светят,
- Я – призрак, я – тень,
- Наважденье,
- За все я в ответе.
- В прошедшем не призраку рыться.
- Ваш муж – да, конечно, он рыцарь.
- Разрублены свечи, на плитах вино ли, роса ли…
- Над телом барона
- Убийцу казнили вассалы.
Будто повинуясь темному приказу, завыл Трисмегист. На луну, которой не было в дневных небесах; над покойником, которого не было здесь, на даче, меж светскими, живыми людьми.
А в руках Федора возникла детская трещотка из липы. Сошлись ребристые грани, простучали каблучками по плитам, громыхнули подошвами тяжелых сапог; ветер раздернул бархат портьер, и вот, еле слышно – скрип открываемой двери.
Шаги.
Живые так не ходят.
- – Теперь с Вашим мужем мы – ровня.
- Встречаясь под этою кровлей,
- Былые враги, мы немало друг другу сказали,
- Но Вас, моя леди,
- Давно уже нет в этом зале.
- Мы – двое мужчин Вашей жизни.
- Мы были, а Вы еще живы.
- Мы только пред Вами когда-то склоняли колени,
- И в ночь нашей встречи
- Вас мучит бессонница, леди!..
Поодаль, нервным контрапунктом, возник ритм. Даже не глядя в ту сторону, продолжая терзать струны мандолины, ты знала: Акулька пальцами по краешку стола стучит. Акулька-Акулина, рябая девка-егоза; Александра Филатовна, маленькая женщина, пред которой весь персонал харьковского Зоологического сада на цыпочках ходит – да-с, господа хорошие, стучит пальцами.
Постукивает.
Легко-легко.
А мнится: мадридские кастаньеты вплелись в хор. И сразу зябко вздрогнули плечи, чуя дальний танец, стук лег на стук, вспенивая журчание мандолины памятью о ушедшей, почти забытой, – бывшей! – жизни, что стала болью памяти.
Спасибо за боль.
- – …вокруг Вашей смятой постели
- Поют и сражаются тени,
- И струны звенят, и доспехи звенят под мечами…
- Пусть Бог Вас простит,
- Наша леди,
- А мы Вас прощаем.
В последний раз скрипнула трещотка.
В последний раз отозвались тонкие пальцы на краешке стола.
В последний раз всхлипнула струна.
Все.
* * *
В тишине, в молчании покинула кресло Тамара Джандиери, кукла восковая. Спустилась с веранды, растоптала зелень травы, червонное золото листьев. Каркнула за спиной матушка Хорешан, следом порхнула – опоздала.
Вроде бы и медленно шла юная Тамара, плыла случайным облачком, а догнать-упредить не вышло.
Встала княжеская дочь перед Федькой Сохачем.
Тамара пред Демоном.
И ты, Княгиня, ты тоже опоздала. Все наоборот вышло; как в жизни не бывает, не должно быть. Твердо взяли девичьи ладони парня за щеки; наклонился Федор, себя не помня, к безумице; слились губы с губами.
Надолго.
19 
