30

Я вывел большой черный автомобиль Хоффмана с парковки на извилистую дорогу, с обеих сторон затененную елями. Очевидно, из парка обычно выезжали другим путем. Дорога была в рытвинах, без освещения и слишком узка, чтобы встречные машины могли разминуться на полной скорости. Я вел машину осторожно, все время вглядываясь во тьму, чтобы не пропустить какое-нибудь препятствие или крутой поворот. Затем дорога перестала петлять, и в свете фар я увидел, что заехал в лес. Я прибавил скорость и несколько минут продвигался в полной темноте. Далее за деревьями слева показались яркие огни, и, притормозив, я понял, что там находится фасад концертного зала, сияющий на фоне ночной темноты.

Дорога проходила в стороне, и я смотрел на здание под углом, но все же сумел разглядеть большую часть его выразительного фасада. По обеим сторонам центральной арки стояли ряды величественных каменных колонн, а высокие окна занимали всю высоту увенчанных выпуклой крышей стен. Мне стало любопытно, собирается ли уже публика, и я, заглушив мотор, опустил стекло, чтобы лучше видеть. Но даже приподнявшись на сиденье, я не мог различить за деревьями, что делается на лужайке перед зданием. Пока я рассматривал концертный зал, мне вдруг подумалось, что, быть может, мои родители вот-вот появятся. Внезапно мне живо припомнились слова Хоффмана о том, как перед восторженными взорами зрителей из темноты вынырнет запряженная лошадьми карета. В тот же момент, высунувшись из окна, я ясно вообразил, что слышу невдалеке грохот мимо проезжающей кареты. Я выключил двигатель, еще дальше высунул голову и снова прислушался. Затем я вышел из машины и некоторое время стоял во тьме, напряженно вслушиваясь.

Между деревьями гулял ветер. Вновь раздались тихие звуки, которые я уловил раньше: топот копыт, ритмичное позвякивание, громыхание деревянного экипажа. Затем эти звуки заглушил шелест листьев. Я еще немного послушал, но безуспешно. Пришлось снова вернуться в машину.

Стоя на дороге, я был совершенно спокоен – можно сказать, безмятежен – а когда двинулся с места, ощутил сильнейшее раздражение, смешанное со страхом и злостью. Мои родители приехали, а я, далеко не завершив приготовления, нахожусь здесь – более того, удаляюсь от концертного зала, чтобы заняться совершенно другими делами. Недоумевая, как такое могло произойти, я ехал по лесу; гнев во мне возрастал – и я решил наконец, что при первой возможности сверну свою миссию и как можно скорее вернусь назад. Но далее мне пришло в голову, что я понятия не имею, как добраться до квартиры Софи, и даже не уверен, правильно ли выбрал дорогу. Меня охватило чувство безнадежности, но я спешил дальше, а передо мной, освещенный фарами, расступался лес.

Внезапно я заметил две фигуры, махавшие мне руками. Они стояли прямо на дороге; когда я приблизился, они отступили в сторону, но не перестали отчаянно сигналить. Замедлив ход, я разглядел группу из пяти или шести человек, которые расположились лагерем на обочине вокруг переносной печки. Сперва я подумал, что это бродяги, но потом увидел склоняющихся к окошку машины женщину средних лет в нарядном платье и седовласого мужчину в костюме. Прочие (они сидели вокруг печки на, как мне показалось, перевернутых ящиках) тоже поднялись и стали приближаться к автомобилю. У всех в руках, как я заметил, были жестяные кружки.

Когда я опустил стекло, женщина, заглядывая в машину, произнесла:

– Какая удача, что вы нам подвернулись. Видите ли, мы заспорили и никак не можем прийти к согласию. Это всегда бывает так неприятно, правда? Когда нужно что-нибудь делать, никак невозможно договориться.

  171