очень нудно 
188 
Стенной шкаф был высокий и узкий, точно чулан для швабр, и располагался не на уровне пола, а приблизительно на полметра выше. К нему вела коротенькая лестница. Судя по тому, как вели себя стоящие в очереди, я подумал, что там находится либо писсуар, либо фонтанчик для питья. Однако когда я подошел поближе, обнаружилось, что человек, находившийся в ту минуту на самом верху, приняв согнутую позу и выпятив зад, роется в содержимом шкафа. Остальные тем временем жестикулировали и издавали возгласы нетерпения. Когда верхний начал осторожно пятиться, кто-то из очереди ахнул и указал на меня. Все обернулись, и через мгновение очередь рассеялась, освобождая мне дорогу. Верхний мигом скатился по лестнице и поклонился мне, приглашающим жестом указывая на шкаф.
– Спасибо, – сказал я, – но, кажется, тут очередь.
Раздался хор протестующих голосов, и несколько рук буквально втолкнули меня на лестничку.
Узкая дверца шкафа захлопнулась: мне пришлось потянуть ее на себя – и я едва удержался на тесной площадке. Открыв дверцу, я, к своему удивлению, обнаружил, что смотрю с огромной высоты в зрительный зал. Задняя стенка шкафа отсутствовала, и, если набраться храбрости, можно было бы, высунувшись и вытянув руку, коснуться потолка зрительного зала.
При всей внушительности открывшегося зрелища, придумать такое опасное устройство мог только полный идиот. Шкаф, если его можно было так назвать, имел наклон вперед, и беспечному зрителю ничего не стоило, неловко ступив, оказаться на самом краю. Между тем от падения предохраняла только тонкая веревка, натянутая на уровне талии. Я не знал, чему служил этот шкаф, – разве что использовался при развеске флагов и тому подобного.
Осторожно передвигая ступни, я забрался в шкаф, затем крепко ухватился за раму и поглядел вниз, на сцену.
Примерно три четверти мест было занято, однако лампы еще горели, зрители болтали и обменивались приветствиями. Некоторые махали знакомым, сидевшим в отдалении, другие толпились в проходах, беседуя и смеясь. Через две главные двери непрерывно втекал народ. В оркестровой яме сверкали отраженным светом пюпитры, в то время как на самой сцене (занавес был поднят) одиноко ожидал большой рояль с поднятой крышкой. Рассматривая сверху инструмент, на котором мне в скором времени предстояло дать важнейший в своей жизни концерт, и думая о до сих пор не осуществленном осмотре зала, я вспомнил пословицу «Близок локоть, да не укусишь» и снова стал досадовать на то, что не смог правильно организовать время, проведенное в этом городе.
Пока я озирался, из-за кулис на сцену вышел Штефан Хоффман. Его выступление не было объявлено, и свет в зале нисколько не убавили. Более того, в манерах Штефана полностью отсутствовала торжественность. Он с озабоченным видом быстро проследовал к роялю, не глядя на зрителей. Не приходилось удивляться, что мало кто из присутствующих его заметил: в большинстве зрители продолжали беседовать и раскланиваться со знакомыми. Конечно, бурное вступление «Стеклянных страстей» заставило аудиторию насторожить слух, но и тут большинство, судя по всему, быстро заключило, что молодой человек пробует рояль или систему усиления звука. После первых тактов внимание Штефана, казалось, куда-то переключилось; его игра утратила всякий напор, словно вилку внезапно выдернули из розетки. Он следовал глазами за кем-то из зрителей и в конце концов совсем отвернулся от клавиатуры и в таком положении продолжал играть. Я разглядел, что он провожает глазами две фигуры, покидающие зал. Вытянув шею, я успел заметить Хоффмана и его жену, которые в следующий миг скрылись из моего поля зрения.
Штефан прекратил игру и, повернувшись на стуле, уставился в спины родителей. Это окончательно убедило публику в том, что он не более чем пробует звук. В самом деле, несколько секунд он глядел в противоположный конец зала, словно ожидая сигнала от техников. Когда он встал и удалился со сцены, никто не обратил на это внимания.
Лишь за кулисами он позволил себе в полной мере ощутить обиду, распиравшую его грудь. С другой стороны, спеша вниз по деревянным ступенькам и минуя несколько задних дверей, он едва вспоминал о своем уходе со сцены после нескольких сыгранных тактов – настолько нереальным казалось ему происшедшее.
В коридоре сновали рабочие сцены и обслуживающий персонал. Штефан устремился в вестибюль, где надеялся найти родителей, но через несколько шагов отец попался ему навстречу, один и с озабоченным лицом. Управляющий не замечал Штефана, пока едва на него не наткнулся. Тогда он остановился и обратил на сына удивленный взгляд:
188 
