267 
Кто-то бесшумно двигался снаружи. Никакого намека на человеческий запах.
Там, за стеной, один из них! Кому-то, несмотря на все меры предосторожности, удалось проникнуть сюда, и теперь он приближается, идет через открытое, заросшее высокой травой пространство, начинающееся за вертолетной площадкой.
Я снова прислушался, но не услышал ничего, что свидетельствовало бы о приближении опасности. Хотя, должен признаться, разум неизвестного был полностью закрыт от меня. Я ощущал только сигналы того, что неизвестное существо приближается.
В увитом лианами доме под низкой крышей все спали глубоким сном – и дом с выкрашенными в белый цвет пустыми стенами и голубым огоньком работающего без звука телевизора показался мне вдруг гигантским аквариумом. Таф Куки и Алекс, держа друг друга в объятиях, лежали на ковре перед пустым камином. Ларри дрых в своей маленькой, похожей на келью, комнате с чувственной и неутомимой подружкой по имени Саламандра, которую они «откопали» перед самым отъездом из Нового Орлеана. Спали и охранники, одни в комнатах, в этих современных камерах с низкими потолками, другие в коттедже, за похожим на раковину устрицы бассейном с голубой водой.
А в это время со стороны шоссе пешком через поле, над которым сияло звездами чистое небо, к нам приближалось неведомое существо. Я теперь был уверен, что неизвестный совершенно один. Я отчетливо слышал в темноте биение его сверхъестественного сердца. Горы в отдалении были похожи на призраков, а желтые цветы акаций, освещенные звездами, казались совершенно белыми.
Похоже было, что это существо ничего не опасается и упорно приближается к дому. Мне не удавалось проникнуть в его мысли. Это могло означать только одно: ко мне явился кто-то из древних и очень опытных вампиров. Но опытные вампиры ходят по траве совершенно бесшумно… А это существо передвигалось почти по-человечески. Этот вампир был создан мной!
Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди. Я бросил взгляд на едва заметные огоньки охранного устройства, полускрытого в углу складками штор. Оно должно было включить сирену, если кто-то смертный или бессмертный попробует проникнуть в дом.
И вот наконец высокая и стройная фигура появилась на краю белой бетонной площадки. У него были короткие темные волосы. И вдруг он резко остановился, как будто в голубоватом электрическом свете смог разглядеть меня за тонкой тюлевой занавеской.
Да, он меня увидел. И направился прямо ко мне, к свету.
Живой и подвижный, он шел с не свойственной смертным легкостью. Черные волосы, зеленые глаза и гибкое тело, скрытое под бесформенным, изрядно потрепанным свитером, тонкие, как спицы, стройные ноги.
К горлу у меня подступил комок. Я дрожал с головы до ног. Я старался помнить о том, что было самым важным, о том, что я должен охранять остальных, что должен быть очень осторожен. «Опасность!»
Потом рука моя потянулась к кнопке сигнала тревоги и отключила его. Я распахнул стеклянные двери, и в комнату ворвался свежий ночной воздух.
Он был возле вертолета – то подпрыгивал, то отходил, словно танцуя, и задирал голову, чтобы получше рассмотреть машину. Руки его были небрежно засунуты в задние карманы черных джинсов. Он обернулся, и тогда я отчетливо увидел его лицо. Он улыбался.
Даже наши воспоминания порой бывают обманчивы. И он был неопровержимым доказательством этого. Он подошел ближе – изящный и ослепительный, как лазерный луч, и все прошлые образы рассеялись как дым.
Я снова включил сигнализацию тревоги, плотно запер стеклянную дверь и повернул ключ в замке, чтобы мои подопечные смертные могли спать в безопасности. На секунду мне показалось, что я не смогу это вынести. А ведь это было только началом. Если он здесь, всего в нескольких шагах от меня, значит, скоро появятся и остальные. Они все придут сюда.
Я повернулся и пошел к нему, внимательно изучая его в падающем из окна голубоватом свете. Когда я заговорил, голос мой звучал напряженно, и весь я был натянут, как струна.
– А где же черный плащ, великолепно сшитый фрак, шелковый галстук и все остальное в том же духе? – спросил я.
Глаза наши встретились, и мы буквально впились взглядами друг в друга.
И вдруг он беззвучно расхохотался. Однако он продолжал изучать меня, и в глазах его было восхищение, что в глубине души доставляло мне несказанную радость. С поистине детской непосредственностью он протянул руку и погладил лацкан моего серого бархатного пиджака.
267 
