очень нудно 
41 
Потом вошел Гласе, отсалютовал Леонарду и направился к нему. Давно уже он не выглядел таким бодрым. На нем был новый галстук и новый костюм. В последнее время Леонард избегал его, хотя и со смешанными чувствами. Из-за поручения Макнамй он стыдился проводить свободные часы в обществе единственного американца, которого мог назвать своим другом. Однако он понимал, что Гласе наверняка оказался бы хорошим источником. Взяв Леонарда за лацкан, Гласе отвел его в относительно безлюдный конец комнаты. Его борода обрела свой прежний матово-черный цвет и торчала вперед, как в самом начале их знакомства.
– Мечты становятся явью, – сказал Гласе. – Контрольные приборы в полном порядке. Еще четыре часа, и работа пойдет на всю катушку. – Леонард открыл было рот, но Гласе продолжал: – Послушай, Леонард, ты решил поиграть со мной в прятки? Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься за моей спиной? – Гласе улыбался.
У Леонарда возникла мысль, что по всему туннелю могут быть установлены «жучки». Но Макнамй, конечно, знал бы об этом.
– О чем ты?
– Да ладно тебе. Берлин – маленький городок. Вас видели вместе. В субботу Рассел был в «Рези», он и сказал мне. По его квалифицированному мнению, у вас уже все давно налажено как часы. Он прав?
Леонард улыбнулся. Он не мог прогнать нелепую гордость. Гласе говорил с шутливой серьезностью.
– Это та самая девушка, та, что прислала записку? Про которую ты сказал, что тебе ничего не удалось добиться?
– Сначала не удалось.
– Поразительно. – Гласе взял Леонарда за плечи, стоя от него на расстоянии вытянутой руки. Его радость и восхищение казались такими искренними, что Леонард почти позабыл о недавних событиях. – Ах вы английские тихони, гулять не гуляете, знай помалкиваете, а сами раз-два – и в дамках.
Леонарду захотелось громко рассмеяться; как-никак это был его триумф.
Гласе отпустил его.
– Слушай, на прошлой неделе я звонил тебе каждый вечер. Ты что, совсем к ней перебрался?
– Не то чтобы совсем.
– Я хотел пригласить тебя выпить, но теперь, раз уж ты раскололся, почему бы нам не устроить двойное свидание. У меня есть славная подружка, Джин, она из американского посольства. Мы с ней родились в одном городе. Сидар-Рапидс. Знаешь, где это? Леонард посмотрел на свои ботинки.
– Честно говоря, мы с ней как бы поссорились. Довольно серьезно. Она уехала к родителям.
– Куда это?
– По-моему, куда-то в Панков.
– И когда же?
– Позавчера.
Уже отвечая на последний вопрос, Леонард вдруг понял, что все это время Гласе вел двойную игру. По своему обыкновению, американец взял его под локоть и снова куда-то повлек. Если не считать Марии и матери, за всю жизнь никто не касался Леонарда больше, чем Гласе. Они стояли в тишине коридора. Гласе вынул из кармана блокнот.
– Ты ей все рассказал?
– Разумеется, нет.
– Дай-ка мне ее имя и координаты.
Укороченная гласная в начале последнего слова вызвала у Леонарда прилив раздражения.
– Ее зовут Мария. А где она живет, тебя не касается.
Эта секундная потеря невозмутимости, казалось, произвела на Гласса освежающее действие. Он закрыл глаза и втянул в себя воздух, словно наслаждаясь ароматом. Потом сказал умиротворяющим тоном:
– Сейчас я изложу факты, а ты мне скажешь, имею ли я право смотреть на них сквозь пальцы. Девушка, которую ты никогда раньше не видел, делает тебе из ряда вон выходящий аванс в танцзале. В результате ты с ней заводишь отношения. Она выбрала тебя, а не ты ее. Правильно? У тебя секретная работа. Ты переезжаешь к ней. За день до нашего подключения к кабелям она исчезает в русском секторе. Что мы скажем начальству, Леонард? Что она тебе нравится и поэтому мы решили обойтись без проверки? Посуди сам.
При мысли о Глассе, на законных основаниях ведущем допрос Марии в отдельной комнате, Леонард ощутил физическую боль. Она началась где-то около желудка и растеклась вниз по всему животу. Он сказал:
– Мария Экдорф, Кройцберг, Адальбертштрассе, восемьдесят четыре, первый флигель, пятый этаж, направо.
– Верхний этаж без лифта и горячей воды? Не так шикарно, как на Платаненаллее. И она сказала, что не хочет перебираться к тебе?
– Я сам не захотел.
– Вот видишь, – сказал Гласе, точно не услышав ответа Леонарда, – если у нее в квартире «жучки», ей лучше принимать тебя там.
В миг краткой вспышки безрассудной ярости Леонард мысленно увидел, как вцепляется в бороду Гласса обеими руками и отрывает ее вместе с кусками кожи, потом швыряет этот черно-красный ком оземь и топчет его ногами. Но вместо этого он повернулся и зашагал прочь, не думая о том, куда идет. Он снова очутился в комнате записи. Здесь работало уже гораздо больше магнитофонов. Щелчки, сопровождающие их включение и отключение, слышались по всей комнате. Это было делом его рук, плодом его одинокого самоотверженного труда. Гласе возник сбоку. Леонард двинулся вдоль рядов, но два техника перегородили ему дорогу. Он обернулся.
41 
