96 
Миновав арку под домом, он начал кое-что узнавать. Пустых мест вдоль улицы не осталось. Магазины, бакалея, кафе, турагентство – везде рябили турецкие названия. Люди, похожие на турок, стояли на углу Ораниенштрассе. Дружелюбная сонность Южной Европы казалась здесь ненатуральной. На зданиях, уцелевших при бомбежках, до сих пор были отметины от снарядов. На восемьдесят четвертом доме, над окнами первого этажа, по-прежнему виднелись следы пулеметного обстрела. Большую парадную дверь давным-давно перекрасили в голубой цвет. Во внутреннем дворе его взгляд сразу привлекли к себе мусорные баки – огромные, на резиновых колесах.
Во дворе играли турецкие дети, девочки с младшими братьями и сестрами. Увидев Леонарда, они перестали бегать и молча проводили его глазами до двери. Они не отреагировали на его улыбку. Этот большой бледнокожий взрослый, не по погоде одетый в жаркий темный костюм, казался тут чужим. Какая-то женщина резко и повелительно крикнула сверху, но никто не пошевелился. Может быть, его приняли за представителя городских властей. Он собирался взойти на верхний этаж и, если это покажется удобным, постучать в квартиру. Но на лестнице было мрачнее и теснее, чем ему помнилось, а затхлый воздух был насыщен запахами незнакомой стряпни. Он отступил назад и глянул через плечо. Дети по-прежнему смотрели на него. Девочка побольше взяла младшую сестренку на руки. Он переводил взгляд с одной пары карих глаз на другую, потом прошагал обратно мимо них и вышел на улицу. Побывав здесь, он не приблизился к своим берлинским дням. Очевидно было лишь то, как далеко позади они остались.
Он вернулся на Котбусер тор, по пути дал девице бумажку в десять марок и поехал на Германплац, а оттуда в Рудов. Теперь можно было добраться до места через Гренцаллее, прямиком на метро. Выйдя наверх, он уперся в шестиполосное шоссе. Оглянувшись в сторону центра, он увидел скопления высоких башен. Дождался зеленого света и пересек улицу. Впереди были низкие жилые здания, велосипедная дорожка из розового камня, аккуратные ряды фонарей и стоящие вдоль обочины автомобили. А разве могло быть иначе – что он рассчитывал увидеть? Те же пустынные равнины? Он миновал небольшое озерцо, память о сельском прошлом, забранную колючей проволокой.
Чтобы найти поворот, пришлось заглянуть в схему. Все удивляло чистотой и обилием людей. Нужная ему улица называлась Летсбергерштрассе, ее недавно обсадили платанами. По левую руку тянулись новые жилые дома, на вид не старше двух-трех лет. По правую, на месте старых хижин для беженцев, выросли причудливые одноэтажные кот-теджики с ухоженными садовыми участками для отдыха берлинцев, живущих в городских квартирах. Семьи обедали в тени декоративных деревьев, на безупречной лужайке стоял зеленый теннисный стол. Он прошел мимо пустого гамака, подвешенного между двумя яблонями. Из-за кустов пахнуло жареным мясом. Брызги из дождевателей кое-где долетали до тротуара. Каждый миниатюрный клочок земли представлял собой чью-то гордость и воплощенную мечту, триумф домашнего комфорта. Несмотря на скученность десятков семей, по всему району вместе с полуденным зноем была разлита удовлетворенная комнатная тишина.
Дорога сузилась и перешла в нечто вроде проселка, который он помнил. Школа верховой езды, богатые загородные усадьбы – и вот он завидел впереди новые, высокие зеленые ворота. За ними была пустая земляная площадка в сотню футов, а дальше, по-прежнему окруженные двойной оградой, развалины склада. Несколько секунд он стоял не двигаясь. Отсюда было видно, что все строения снесены. У широко распахнутых внутренних ворот белела покосившаяся сторожевая будка. На зеленых воротах прямо перед ним висела табличка с оповещением, что эта земля принадлежит огородному хозяйству, и просьбой к родителям не пускать за ограду детей. С одной стороны стоял толстый деревянный крест в память двух юношей, которые пытались перелезть Стену в шестьдесят втором и шестьдесят третьем и были «von Grenzsoldaten erschossen» (Застрелены пограничниками). Позади склада, ярдах в ста от внешней ограды, взгляд упирался в светлый бетон, преграждающий доступ к шоссе Шенефельдер. Он подумал, как странно, что ему довелось впервые увидеть Стену именно с этого места.
Ворота были слишком высоки для того, чтобы человек в его возрасте мог перелезть через них. Ему пришлось зайти на чужую подъездную аллею и уже оттуда перебраться через низкую стену. Он миновал внешнюю ограду и остановился у внутренней. Сам шлагбаум, конечно, исчез, но столбик от него сохранился и даже не зарос сорняками. Он заглянул в скособоченную будку. Там лежали какие-то доски. Старая электрическая проводка была еще на месте, она тянулась по стене изнутри, так же как и телефонный провод с оборванными концами. Он двинулся дальше. От зданий остались только крошащиеся бетонные полы, сквозь которые лезла трава. Строительный мусор сгребли бульдозерами в высокие груды на краю площадки, и за ними не было видно Стены. Кто-то решил в последний раз досадить русским.
96 
