очень нудно 
32 
Лоцман знал их всех, а я помнил очень многих. Например, Мышонка, который ел кошек: приманивал кошек сардинами, а потом тушил с рисом. Тогда, в пятидесятые, мальчишки смотрели на подобных персонажей со страхом и восхищением. Мы были жестоки, как бывают жестоки дети, не знавшие родительской ласки. Все местные чудаки страдали от наших насмешек. Мне больно вспоминать об этом. Должно быть, это угрызения совести. Они становятся сильнее, стоит мне подумать о Патефоне.
Федерико Трильо, который стал большой шишкой, Элиас Мадрид Корредера и Мигель Себриан Пасос должны помнить его. Патефон продавал лотерейные билеты на углу улицы Маристас. У него были редкие зубы и ужасно грязные перчатки. Он так плохо видел, что был вынужден подносить каждый билетик к глазам, чтобы рассмотреть номер. Высокий, резкий голос Патефона, возвещавший очередной выигрыш, разносился по всей округе. Бездельники, что накачивались вином в соседнем баре, частенько подбивали нас спросить его о старухе. Мы понятия не имели, о ком идет речь, но реакция Патефона на этот вопрос была на редкость забавной. Стоило подойти к нему и поинтересоваться: «Патефон, как старуха?», бедняга превращался в настоящего василиска. Вращая близорукими глазами, он бросал нам неизменное страшное проклятие, услышав которое мы визжали от ужаса и восторга: «Пусть черный рак поразит твоего отца в то самое место!».
Я бы никогда не узнал, кем была эта старуха, если бы Лоцман не упомянул между стопками о Патефоне. Когда я напомнил о старухе, он внимательно посмотрел на меня своими умными, выцветшими от моря и солнца голубыми глазами. Долго на меня глядел, а потом сказал, что это была просто бедная женщина, заменившая Патефону мать, которая, как говорили, торговала своим телом. Потом добавил, что звали ее Валенсианой. Патефон, обычно тихий и забитый, приходил в ярость всякий раз, когда ему напоминали о его вероятном происхождении.
Сказав это, Лоцман пожал плечами и попросил еще пива. А я думал: что же это за жизнь! Можно прожить ее, так и не узнав, сколько трупов ты оставил за своей спиной. Мы убиваем по глупости, по неосторожности, потому что нам все равно. Просто по незнанию. Иногда один из этих призраков вдруг возникает из пены в пивной кружке, и ты понимаешь, что теперь слишком поздно. Нельзя вернуться назад и все исправить. Нельзя прийти на угол Главной улицы и сказать: «Патефон, мне так жаль!» Или хотя бы купить у него последний, жалкий, бесценный лотерейный билет.
ОТЦЫ НАЦИИ
Авторам книги «Большая шишка» пришла в голову жутковатая идея собрать под одной обложкой знаменитые фразы гнусного сброда, именуемого испанскими политиками. Поначалу анекдоты об известных всем персонажах вызывают улыбку, потом становится неуютно. Силы небесные! И от этих людей зависит наша судьба!
Разумеется, и среди политиков встречаются яркие дарования. В этой стране мерзость далеко не всегда является синонимом глупости. Остроумие Альфонсо Герры вошло в историю. Все помнят блестящие характеристики, которые он дал Адольфо Суаресу — «шулер с берегов Миссисипи в цветастом жилете» — и Маргарет Тэтчер — «она из тех, кто предпочитает дезодорантам “три в одном”». Впрочем, примеров остроумия в книге не так много. Зато в изобилии встречаются глупость и пошлость. Перед нами рентгенограмма так называемой испанской элиты: стада тупых мулов, разбойничьи шайки, жирные свиньи, которых нисколько не смущают собственное интеллектуальное ничтожество и полная неспособность согласовать слова в предложении. Они продолжают радовать нас блестящими образцами ораторского искусства, вроде того, что приписывают бывшему президенту Кантабрии Хуану Ормаэчеа: «Вообще-то я люблю животных, особенно если они самки и ходят на двух ногах». А как вам высказывание чрезвычайно нелюбимого мной Армандо Кероля: «А социалистам мы отрежем уши и то, чем они нас достают»?
Могу предположить, что моя матушка, и епископ нашей епархии, и старый приятель памплонский нотариус, не в восторге от того, что я использую эти страницы для политических заявлений. Так вот, пока родительница не надрала мне уши, священник не прибег к формуле «vade retro»[6], а нотариус не закидал редакцию «Семаналя» письмами с требованием выставить Реверте ко всем чертям, спешу довести до вашего сведения, что я не призываю ни за кого голосовать и не состою на жаловании ни у одной из партий. Я принадлежу к разбойникам с большой дороги, а не к отцам нации. А потому имею полное право писать то, что взбредет мне в голову. Право, которым, в свою очередь, не обладает шайка любителей распивать коктейли за счет налогоплательщиков, тех, кто, расплачиваясь в ресторане карточкой «Виза Голд», пишет собственную фамилию с ошибками. Ничтожеств, которые не сумели бы сделать политическую карьеру ни в одной другой стране. Субъектов, которые вгоняют в краску нормальных людей, когда поднимаются в президиум, подолгу проверяют микрофон: «Меня слышно? Меня всем слышно?», а потом бубнят себе под нос чудовищные глупости, не имея ни малейшего представления о синтаксисе, ничего не зная об истории и проблемах ограбленной ими страны. Такие выступления не имеют ничего общего с настоящей политической дискуссией и сводятся к выяснению, кто из оппонентов умудрился больше украсть. В отличие от парламентариев начала века, эти кретины не владеют даже искусством оскорбления. Политики прошлого были не меньшими пройдохами, но им хотя бы хватало аргументов и красноречия, чтобы не выглядеть смешными. Нынешняя публика готова проглотить все, что угодно. Газеты больше не предлагают новых идей и не требуют их у политиков. От них все равно ничего не добьешься, кроме глупости или клеветы. Вместо того, чтобы составлять программы и искать решения, отцы нации ночи напролет бьются над колкостями, которые, как им кажется, украсят завтрашнюю речь. Из тактического приема оскорбление превратилось в главный, а то и единственный аргумент спора. Поскольку в нашей стране, если эту проклятую богом дыру, конечно, можно считать страной, политические дискуссии давно превратились в портовые драки, отвратительные свалки, и ни одна противоборствующая сторона не вызывает ни малейшей симпатии. Все демонстрируют одинаковую глупость и подлость.
32 
