7 
Здоровяк хлопнул в ладоши и расплылся в радостной улыбке, явно предвкушая водопад будущих милостей Синешеего.
— Ладно, уговорили, — промямлили обе головы нага, который внимательно следил за развитием щекотливой темы. — Все вы, люди, одной сурьмой мазаны: чуть что не по-вашему — сразу топором! Хоть нас, хоть киннаров, хоть друг дружку! Отойдите, дайте место…
— Вот и умница, — похвалил его Рама-с-Топором. — А Повелителя своего не бойся. Станет ругаться, скажешь: дескать, срочно понадобился самому Балараме, земному воплощению Змея Шеша. Тем более что так оно и есть, — добавил аскет тихо.
Васятха тяжко вздохнул и начал быстро увеличиваться. Когда длина его достигла почти двадцати посохов, а в обхвате в самом толстом месте наг вполне мог сравниться со средней упитанности слоном, змий прекратил наконец расти, критически оглядел себя двумя парами глаз и, видимо, остался доволен результатом.
— Ну что, поехали? — поинтересовался он у тезок.
Здоровяк подхватил лежавшую под деревом цельнометаллическую соху, с которой почти никогда не расставался, аскет наскоро затоптал костер босыми ногами — и вот уже оба Рамы восседают в ложбине у шейной развилки змия.
— Поехали! — Один седок хлопнул нага по левой шее, другой — по правой, и ездовой змий принялся споро ввинчиваться в Махендру, лучшую из гор.
— Хоть когда-никогда свой плуг по назначению использовал, — донесся из— под земли удаляющийся бас. — Сегодня, например, тебе огород вспахал! Теперь этого погоняю, подколодного… А то все больше заместо дубины…
Голос стих. Вскоре перестала дрожать и земля. Тишина вновь вернулась к пепелищу былого костра — и лишь огромная воронка, окруженная валом вывороченной земли, напоминала о странной троице, покинувшей благословенные склоны.
Ашока тревожно качнула ветвями и наконец успокоилась. Сейчас был тот редкий момент, когда ее действительно можно было назвать Беспечальной.
«Не зря его все же кличут „Добрый Рама-с-Топором“, — думало дерево, засыпая. — Все в итоге добром решил. А мог ведь и рубануть…»
Тишина. Звезды. Легкий шелест листвы, которую ерошит проказливый ветерок— гулена.
И не слышно больше в этом шелесте лязга металла о металл, стонов умирающих, конского ржания, скрежета стрелы по доспеху…
Великая Битва закончилась.
Все убиты.
Все ли?..
КУРУКШЕТРА, лучшее из полей.
— А, вот ты где! — Насмешка звенела, и переливалась, и хлестала семихвостой плетью.
От души.
Это было первое, чем встретила Курукшетра подземных путешественников, когда те выбрались наружу.
Насмешка-невидимка.
И лишь потом до их слуха донеслось сытое карканье бесчисленных ворон, круживших над Полем Куру.
Люди осматривались по сторонам, пытаясь сориентироваться, наг же спешно уменьшился до обычных размеров, затем подумал и уменьшился еще вдвое.
Светало. Медленно редея, плыла над землей кисея тумана, и сквозь нее углами проступали изломанные кусты, обугленные, сиротливо торчащие остовы дере вьев — и трупы, трупы, трупы…
Видно было не дальше чем на два-три посоха, но этого хватало.
Кусты, трупы…
— Тростники вместо дворцовых стен, жабы вместо наложниц? — Насмешка ширилась, обжигая слух. — Озеро вместо державы?! Думаешь, это спасет тебе жизнь, Боец?
В ответ расхохоталось несколько голосов — пять? шесть? дюжина?..
Нет, не в ответ.
В поддержку насмешке.
— Царь Справедливости?! — удивленно спросил сам себя Здоровяк, тщетно пытаясь высмотреть хоть что-то в туманной мгле. — Раньше он был куда учтивее! Даже с врагами.
Рама-с-Топором молчал. Он знал, что Царем Справедливости с рождения именуют старшего из братьев-Пандавов, братьев-победителей, но никогда не встре чался с ним лично, чтобы теперь распознать голос.
А еще аскет знал: Бойцом звали хастинапурского раджу Дурьодхану, сына Слепца — того, кто сумел настоять на своем еще при жизни Гангеи Грозного, Деда Кауравов.
Догадаться об остальном было проще простого.
— Где твоя хваленая гордость, Боец? — Насмешка хищным ястребом взмыла над хохотом остальных. — Выходи, сразись с нами!
— Ну?! — подхватил хор.
— Значит, не все погибли! — Здоровяк явно воспрял духом. — Может, еще кто— нибудь уцелел?
— Может быть, — сумрачно процедил Рама-с-Топором, разглядывая опрокинутую набок колесницу, запряженную четырьмя скелетами. — А может и не быть.
7 
