очень нудно 
88 
Мысли ее обратились к Чарли. Где он сейчас? Скорее всего уже в Египте. Сердце защемило от боли, теперь она точно знала, что все кончено. После его отъезда она сняла его кольцо и бережно спрятала в шкатулку с драгоценностями. От Джеймса и Ви пришла рождественская открытка, о Чарли в ней не было ни слова.
Они только написали, что надеются увидеться с Одри в 1935 году и ждут ее летом у себя на Антибе. Как ей хотелось поехать к ним! Но дедушку она не оставит одного, он стал совсем беспомощным.
На Мартовские иды Мей Ли исполнился год, а спустя два дня с Эдвардом Рисколлом случился удар — парализовало левую сторону, и он потерял речь. С мукой в глазах он смотрел, как Одри тихо двигается по комнате, отдавая распоряжения медсестрам, разговаривая с доктором во время его утренних и вечерних визитов.
Только два дня спустя она сумела сообщить о случившемся сестре. Аннабел неделю провела в Лос-Анджелесе, ходила с друзьями на скачки и неизвестно где проводила ночи — ни на телефонные звонки, ни на оставленные сообщения никто не отвечал. Одри не могла сдержать гнева, когда наконец обнаружила ее.
— А если бы случилось что-то с твоими детьми?..
— Но ты ведь дома.
Ну да, верная Одри никуда не выезжала, и на нее можно рассчитывать! Одри почувствовала, как в ней вскипает ярость — окажись Аннабел рядом, она дала бы ей пощечину. Сестра стала неизменной героиней светских сплетен и пересудов. Она крутила романы с неженатыми и женатыми мужчинами и, пожалуй, не уступала Харкорту — тот появлялся повсюду с женой одного из своих близких друзей, и чуть ли не каждый день имя его украшало колонку сплетен в местных газетах. После развода оба точно с цепи сорвались. Дед однажды заметил, что они стоят один другого. Но не о Харкорте думала Одри, когда Аннабел наконец позвонила и скучным голосом осведомилась, почему ее разыскивают.
— Анни, у дедушки два дня назад случился удар. Тебе лучше сейчас быть дома.
— Зачем?
Одри точно сковало холодом, когда она услышала, каким тоном разговаривает с ней сестра.
— Зачем? Затем, что он очень старый, больной человек и в любую минуту может умереть, вот зачем! И затем, что всю жизнь он заботился о тебе и ты у него в неоплатном долгу. Тебе никогда не приходило это в голову? — Какая чудовищная эгоистка ее сестра, понемногу Одри начинала проникаться к ней настоящей ненавистью.
— А чем я могу ему помочь, Од? В комнате больного от меня, знаешь ли, мало проку…
Одри однажды уже убедилась в этом, когда маленький Уинстон заболел ветрянкой, а от него заразились и Ханна, и Молли.
Аннабел немедленно укатила на три недели в Санта-Барбару — позагорать на тамошних пляжах, предоставив Одри ухаживать за тремя детьми. И ни разу не позвонила, не справилась о детях.
— Аннабел, ты вернешься домой сегодня же вечером — слышишь? Сегодня же! — У Одри был ледяной голос. — Довольно тебе таскаться по Лос-Анджелесу и спать с кем попало.
Подними свой зад и немедленно отправляйся в аэропорт. Тебе все ясно?
— Не смей разговаривать со мной таким тоном, сука ты завистливая!
Одри поразила ненависть, которую Аннабел даже не пыталась скрыть.
— Я вернусь, когда мне заблагорассудится, слышишь?
Приедет лишь тогда, когда надо будет получать свою долю наследства? Произнося мысленно эти слова, Одри уже абсолютно ясно сознавала: она никогда не будет жить в этом доме вместе со своей сестрой. Как только дедушка покинет его, покинет его и она. У нее нет никаких обязательств перед Аннабел. Она и так служила ей половину своей жизни, пора Аннабел взяться за ум и самой позаботиться о себе и своих детях.
Все эти мысли пронеслись в голове Одри за какую-то долю минуты, пока она сидела с трубкой в руке. Но вот она кивнула самой себе. Что-то кончилось для нее, вот сейчас, в этот момент.
Кончилась целая эпоха в ее жизни.
— Отлично, Аннабел! — сказала она. — Приезжай, когда тебе захочется. — Одри повесила трубку. Ее не покидало чувство, будто она говорила с какой-то совершенно чужой женщиной.
Глава 25
Дедушка протянул до начала июня. Держа его за руку, нежно целуя его пальцы, Одри приняла его последний вздох. Слезы катились у нее по щекам, хотя при этом она понимала, что это милость Божья — наконец-то кончились его страдания. Когда-то дед был сильным и гордым человеком, и для него невозможно было вообразить муки страшнее, чем стать безгласым пленником собственного немощного тела, сознавать, как постепенно угасает твой разум. Пробил час его освобождения. Ему исполнилось восемьдесят три года, и он очень, очень устал жить.
88 
