Последние отзывы

  2  

И впрямь:

• Мечи сверкают с двух сторон,
• смешавшись, кровь течет.
• А в смертный час кому нужны
• награды и почет!

Два личных телохранителя удельного владыки еще только падали на залитую кровью мостовую: один – с расколотым черепом, другой, – успевший трижды взмахнуть секирой, с топориком в позвоночнике, – а Восьмая Тетушка уже стояла у экипажа и снизу вверх смотрела на принца Чжоу.

Плохо смотрела.

Так не смотрел на многажды опального вана даже его отец, покойный Хун У, в молодости великий мастер да-дао-шу^[2] и предводитель «красных повязок»,^[3] в зрелости – первый император династии Мин, изгнавший монголов-завоевателей в северные степи.

Но если Чжоу-ван и был нечист на руку, то слаб на руку он не был никогда.

Лихо присвистнул, покидая богато изукрашенные ножны, легкий клинок-цзянь, евнухи бестолково пытались закрыть собой повелителя, только мешая умелой рукотворной молнии, но, когда меч наконец опустился, описав перед этим сложную полуторную петлю, Восьмая Тетушка прогнулась назад и, как кошка лапами, хлестко ударила с двух сторон в плоскость клинка.

Звон, треск – и обезоруженный Чжоу-ван поднимает коня на дыбы, а жена красильщика Мао проскальзывает прямо под копытами и кулаком бьет в хрупкий замок дверцы экипажа, мгновение назад поспешно закрытый Сюаньнюй Беспорочной.

Все видели: пинком распахнув дверцу, женщина за волосы выволакивает вопящую наложницу, мимоходом уворачиваясь от брошенного кем-то ей в голову боевого кольца, выхватывает из рук красавицы Сюань крохотную собачку ханчжоуской породы, заходящуюся истошным лаем, и об колено ломает зверьку хребет.

После чего швыряет труп собачки на тело наложницы, лишившейся чувств.

На миг все замерло, остановилось в беспорядке – солдаты, евнухи, зеваки, требующий подать ему оружие принц Чжоу… Только Восьмая Тетушка качала головой, удивленно разглядывая собственные руки, словно видя их впервые, да скользил к женщине-убийце бритоголовый монах в оранжевой рясе-кашье, до того находившийся в самом хвосте процессии и не принимавший в побоище никакого участия.

Деревянные сандалии монаха касались земли легко-легко; так, должно быть, ходят небожители Белых Облаков, способные устоять на натянутой полоске рисовой бумаги.

Но и монах не успел.

Руки Восьмой Тетушки словно сами собой потянулись вперед и вниз, вынуждая разом погрузневшую женщину неуклюже присесть, пальцы пауком, хватающим бессильную добычу, вцепились в рукоять сломанного и брошенного принцем Чжоу меча-цзяня.

Оранжевая ряса поплыла в два раза быстрее, она напоминала гонимое ветром закатное облако – да только когда монах находился уже в пяти шагах от жены красильщика Мао, обломок ванского меча одним неуловимым для глаза движением перерезал горло женщины, как раз под дряблым вторым подбородком.

И густая кровь хлынула на очнувшуюся и вновь потерявшую сознание красавицу Сюань, заливая лицо живой наложницы и тело дохлой собачки.

К чести Чжоу-вана, он опомнился первым. Спешившись, принц подбежал к монаху и ухватил его рукой за костлявое плечо.

– Что скажешь, преподобный Бань?! – прорычал правитель, усиливая хватку. – Не твоя ли забота следить за тем, чтобы злоумышленники сидели в колодках, дожидаясь приговора, а не разгуливали по улицам во время приезда кровнородственного вана?! Опять скажешь: все в мире тщета, и Желтая пыль запорошила глаза живущим?!

Монах даже не поморщился, словно не в его плечо клещами палача впивались пальцы гневного Чжоу и не рядом с его лицом брызгал слюной тот, кто властен во многих жизнях и смертях.

– И впрямь все тщета, высокородный ван, – тихо ответствовал преподобный Бань, и скорбные морщинки-трещинки разбежались во все стороны по его бесстрастному, словно лакированному лицу. – Где мне, ничтожному иноку, предугадать волю Девяти небес, если Владыка Преисподней, князь Яньло, соберется продлить или укоротить чье-то существование? Однако что смогу, на что хватит жалких силенок глупого монаха – то сделаю…

И хватка на его плече разжалась.

Чжоу-ван прекрасно знал, кто стоит за спиной «ничтожного инока». К каждому из цинь-ванов, то есть кровнородственных, и к каждому из цзюнь-ванов, то есть областных, было приставлено по такому же кроткому монаху, прошедшему полную подготовку в знаменитом монастыре близ горы Суншань – якобы из высших соображений. И принцу Чжоу не надо было объяснять, кто диктует императору Юн Лэ эти самые высшие соображения – о, кому не известен преподобный Чжан Во, формально ведающий сношениями с отдаленными провинциями и сопредельными государствами?!

  2