Последние отзывы

  244  

— Возможность чего?

— Быть прощенным. Быть свободным.

Лебрун прервал рассказ, чтобы сделать большой глоток своего коктейля, после чего продолжил:

— Это был уже 1915 год, и вся Европа уже завязла в войне, кровавом водопаде начала Первой Мировой Войны, — рассказывал француз. — Директор Администрации каторжников собрал condamnйs, заключенных с небольшими сроками и некоторых relйguйs, пожизненных, неисправимых, но отличавшихся хорошим поведением, и я был один из них, поскольку находился под покровительством кюре. Нам сообщили, что если мы вызовемся добровольцами в специальный батальон французской армии, чтобы служить пехотинцами на Западном фронте в Европе и сражаться против гуннов, то после войны наши дела пересмотрят и к нам проявят снисхождение. Все это было настолько странно и неожиданно, что вызвались лишь немногие. Когда мой кюре, отец Пакен не мог понять, почему я не воспользовался этой возможностью, я сказал, что переговорил с другими заключенными, и никто не желает рисковать, подставляя собственные головы, без гарантий на вознаграждение. Мой приятель кюре посоветовался с чиновниками и вернулся с положительным предложением. Если я вызовусь добровольцем, чтобы сражаться во Франции, и если я постараюсь убедить моих приятелей-заключенных поступить так же, французское Военное министерство гарантируют нам амнистию и свободу через неделю после окончания войны. “И при этом”, — пообещал мне отец Паке, — “как слуга Нашего Господа, от имени Иисуса Спасителя, вы имеете мое личное поручительство принять правительственное обещание. Я даю вам личное слово, что если вы пойдете добровольцем на войну, то получите прощение, вам возвратят гражданство и свободу. Даю вам свое слово не только от имени французского правительства, но и от имени Церкви”. Этого для меня было достаточно — и, отчасти по причине моих усилий по убеждению, для других. Правительство — это одно дело. Но вот кюре и церковь были достойны доверия. И таким вот образом, вместе с другими заключенными, я вызвался служить.

Ренделл не мог поверить в это.

— Мсье Лебрун, вы говорите мне, что у каторжной колонии Дьявольского острова имелась специальная часть, которую выслали во Францию сражаться с немцами?

— Именно.

— Но почему ни в одной исторической книге я не читал об этом?

— Сейчас вы поймете, почему об этом не распространялись, — ответил на это Лебрун. Он начал массировать свое бедро, где, как полагал Ренделл, протез крепился на культе, и продолжил:

— Вдохновленные нашим священником, мы записались в пехоту. Мы отплыли из Французской Гвианы, и в июле 1915 года прибыли в Марсель, где еще раз вступили на землю нашей любимой Франции. Там был сформирован наш полк. Офицерами были наши надзиратели с Дьявольского Острова. У нас были все привилегии солдат, за исключением одного: нам было запрещено покидать армейские ряды. Называли нас Экспедиционными Силами Дьявольского Острова, а командовал нами никто иной как генерал Анри Петен <Анри Петен — французский маршал, “прославившийся” сотрудничеством с гитлеровцами во время Второй Мировой войны. Казнен как военный преступник>.

— И куда вас послали сражаться?

— Прямо на фронт, в окопы Фландрии. Мы оставались на фронте, без какого-либо отпуска, в течение трех лет. Крови и страданий было столько, что и не перечесть. Но все равно, это было гораздо лучше того, что осталось за нами, и, вдохновленные свободой, обещанной моим священником, мы оставались там и дрались как тигры. Поскольку мы все время были на первой линии, и нам никогда не давали отпусков, две трети из наших восьми сотен погибли в бою. Те же, кто выжил, продолжали сражаться. За шесть месяцев до конца войны мою ногу раздробила шрапнель после разрыва немецкого снаряда. Ногу ампутировали, но меня спасли. Это была слишком большая цена за свободу, но когда я пришел в себя в госпитале, то решил, что овчинка стоит выделки. К тому времени, когда я излечился и научился ковылять на примитивном деревянном протезе, наступило Перемирие, потом мир, и война закончилась. Я был молод. Моя новая жизнь только начиналась. С шестью сотнями оставшихся в живых из Экспедиционных Сил Дьявольского острова я праздновал на обратной дороге в Париж, где мы должны были ожидать объявления амнистии. Сразу же по прибытию нас направили в тюрьму Санте. Понятное дело, что такого мы не ожидали, и я послал за своим кюре — отцом Пакеном, который был военным капелланом на командном посту за линией фронта — и спросил у него, что происходит. Он благословил меня и поблагодарил за мою жертву, даже обнял меня словно сына, и вновь пообещал от имени Спасителя, что Санте это всего лишь временное пристанище перед освобождением, что буквально через неделю нам возвратят свободу. Я так расчувствовался, что плакал от радости. Неделя прошла, как вдруг одним утром наши старые надзиратели-корсиканцы, подкрепленные бесчисленными новыми охранниками, вооруженными ружьями с прикнутыми штыками, вошли в тюрьму Санте, окружили нас, загнали в поезд и отправили в Марсель. Там нам выдали тюремные робы, и еще нам сообщили, что, по причинам национальной безопасности, мы обязаны вернуться в le bagne — в болото, на каторжное поселение в Гвиану, чтобы там отсиживать наши сроки. Бунтовать было невозможно. Слишком много стволов было направлено на нас. И тут я заметил отца Пакена и позвал его. Он не проявил никакого сочувствия, только пожал плечами. И я вспоминаю последнее, что я сделал перед тем, как нас этапировали на корабль для перевозки каторжников. Я погрозил этому попу кулаком и заорал: “Fumier et ordure — отбросы и навоз — на Церковь! Merde — дерьмо — на Христа! Я буду мстить!”

  244