301 
И она соединилась с ним этой ночью, удивительное тело цвета черного дерева, длинные руки, раскрытые ему навстречу, розовые соски торчали для него, пышные бедра раскрылись для него, и она любила его, и это продолжалось целый месяц ночей. Она соединилась с ним — без какого-либо расчета, не из желания закрепиться на своей работе, не из материнского чувства, которое Ванда испытывала к Ренделлу, но только из чувства глубокого, истинного, человеческого понимания его желаний и его нынешнего состояния, поэтому ее любовь к нему была только жалостью. И через месяц, додумавшись до этого, стыдясь и все же благодаря от всего сердца, он освободил ее от своей постели, чтобы оставить своим большим другом и секретаршей.
И наконец, на прошлой неделе, с почтой пришел конверт с маркой, на которой был штамп: ROMA. Внутри была чудесная поздравительная открытка — Счастливого Рождества и С Новым Годом — а на обратной стороне было сообщение. Глаза Ренделла поискали подпись отправителя. Отправитель звался очень просто: «Анжела».
Она часто думала о нем, размышляла над тем, что он делает, молилась о том, чтобы ему было мирно и хорошо. Ее отец оставался таким же, ни живым, ни мертвым, абсолютно не осознавая того чуда, которое открыла миру его лопата. У ее сестры все было хорошо, равно как все хорошо было и с племянниками. Что же касается ее самой, то она была занята, очень занята, особенно теперь, когда Библия пошла в свет; Анжела отвечала на сотни писем, направленных ее отцу, она была занята написанием статей и раздачей интервью от имени отца. Но на неделе она прилетит в Нью-Йорк, где Уилер будет участвовать в телевизионном шоу. Ее приезд намечен утром в Рождество. Жить она будет в гостинице «Плаза». «Если ты считаешь, что в этом будет какой-то смысл, Стив, то я буду рада видеть тебя». А после этого простая подпись: «Анжела».
Ренделл не знал, что ей ответить, поэтому он и не ответил, хотя бы для того, чтобы объяснить, что в Нью-Йорке его как раз и не будет, что он обещал родителям побыть с ними в течение недели между Рождеством и Новым Годом; что как раз в это время туда же, из Калифорнии в Висконсин, приедет и его дочь, так что он никак не сможет встретиться с Анжелой в Нью-Йорке, даже если бы он желал того — или осмеливался желать.
Письмецо Анжелы было первым трезвым событием, произошедшим с Ренделлом за пять с половиной месяцев. Второй — стал его приезд в Оук-Сити вчера вечером, чтобы порадоваться вместе с семьей украшенной блестками елкой и попить традиционный яичный пунш, лишь слегка сдобренный ромом, чтобы обменяться подарками в шикарных упаковках и вместе с Джуди слушать местную группу, распевающую рождественские песни под снежными хлопьями.
Третий же отрезвляющий момент произошел здесь, в первом ряду сидений Первой Методистской Церкви.
Совершенно неожиданно Ренделл осознал, что он сидит здесь на лавке, что проповедь Тома Кери закончилась, и что все, кто сидел с ним рядом, все, кто дороги его сердцу, родные и знакомые, поднимаются со своих мест.
И что он увидал, в этот знаменательный момент, это были их глаза, глаза всех их, ярко блещущие надеждой — глаза своей матери, благодарные и счастливые, и глаза отца, отдаленные и сияющие; они оба, и мать, и отец были намного моложе, чем Ренделл помнил их из недавнего прошлого, оба они были возбуждены тем, что прожили достаточно долго, чтобы увидеть и услышать Слово; глаза своей сестры Клер — более решительные и уверенные, чем ранее, в этих глазах светилась решимость не ползти назад к своему имеющему семью любовнику и работодателю, а идти собственным путем к чему-то совершенно новому; Ренделл видел и глаза своей Джуди — собранные и задумчивые, озаренные тем внутренним светом, который подарили ей проповедь и чувство взрослости, которое ранее Ренделл в ней не замечал.
Ренделл оглянулся. Все верующие, по двое и по трое, группками, выходили из церкви. Никогда еще в своей жизни Ренделл не видел знакомых себе людей такими теплыми, такими добрыми, такими утешенными и уверенными в себе и в других.
Это начало и было тем концом, который оправдывает любые средства, о чем Анжела говорила ему во время их последней встречи.
Средства не имеют никакого значения. Самое главное — это конец.
Так она сказала.
И на это он ответил: Нет.
И сейчас, в это мгновение — поскольку это было Рождество, поскольку это был дом, поскольку это был самый отрезвляющий для него момент за последние месяцы, поскольку он сам был свидетелем того, как рай на земле отражается в сотнях глаз — в этот момент он и склонен был бы сказать Анжеле: Возможно — Возможно, самое главное, что считается — это именно конец всего.
301 
