98 
— Да-да, здравствуйте, — сказала она. — Это я и есть. — Норма покосилась на меня, и я понял, что на проводе моя напористая родительница. — Что вы, мне вовсе не в тягость, — сказала Норма и улыбнулась мне. — Мы всегда рады ему, он такой забавник! — Пауза. — Ну, в общем-то да, опаздываем. Да. Уже в дверях. Конечно. — Еще послушала. — Да нет, я понимаю, разумеется. Обязательно проверю, а как же. Вы правы, к вечеру холодновато. А, вижу, свитер при нем, не забыл. Лишним не будет… по-моему, тоже.
Еще довольно долго мать что-то ей втолковывала, а Норма села на диван и зажгла сигарету, плечом прижимая трубку к уху. Выдохнула и поглядела на меня сквозь дым. Мне было неловко, но, что бы такое сказать, я не знал. А Норма повесила трубку и говорит:
— Твоя мама очень тебя любит, Эдгар. — Я кивнул. — Только вот интересно, как можно любить существо с такой обезьяньей мордашкой? Не знаешь? — И мы все втроем рассмеялись.
28
Уже со станции надземки виднелись знаменитые Трилон и Перисфера. Какие огромные! На солнце они казались совсем белыми — белый шпиль, белый шар, они шли друг другу, сочетались и каким-то образом дополняли друг друга в моем сознании. Я не знал, что они собой символизируют, все это для меня было достаточно туманно, но, увидев их после того, как я на них так насмотрелся на картинках, плакатах и значках, — наконец-то увидев их въяве, я почувствовал прилив невероятного счастья. Хотелось прыгать и скакать, меня распирало от радости.
Они казались мне закадычными моими друзьями.
С лестницы мы сошли прямо на территорию. На всех павильонах развевались флаги. Широкие дороги были выкрашены красным, желтым и голубым. Они были абсолютно чистыми. Здания в большинстве были стремительных очертаний, со скругленными углами, какими и должны были в моем представлении быть здания будущего. Мы пошли по авеню Радуги. Погода стояла чудесная. Вокруг полным-полно людей. Все улыбаются, болтают, показывают туда и сюда и заглядывают в свои путеводители. Мы шли дальше по аллее Конституции. Вдоль нее тянулись клумбы с замечательными цветущими тюльпанами. На Выставке имелся свой парк автобусов. Имелись свои тракторные поезда, и Норма решила, что мы должны на таком поезде прокатиться. Оранжево-голубой электрический трактор тащил с десяток вагончиков на резиновом ходу, и, когда водитель сигналил, раздавались первые такты известного шлягера «Тротуары Нью-Йорка»: «Ист-Сайд, Вест-Сайд, где бы ты ни шел…» Норма хотела, чтобы мы просто немножко поосмотрелись и сориентировались. Мы сели в последний вагончик поезда, и на поворотах его все время немножко заносило. Нет, ну чуть-чуть, конечно — не то что на каких-нибудь русских горках, которые виднелись вдали на развлекательной части Выставки; поезд поневоле ехал медленно, потому что вокруг толпами гулял народ. Семейными группками люди прохаживались и останавливались сфотографироваться на фоне выставочных зданий. В толпе мелькали серые форменные жакеты и шляпки женщин-экскурсоводов. Шарканье подошв стояло у меня в ушах, как несмолкаемый говор или как звук, который в моем воображении издавало бы огромное стадо антилоп, медленно продвигающихся в высокой траве. Мы обошли по кольцу Коммерции, прошли площадь Света и прогулялись под самыми Трилоном и Перисферой, которые в такой близи, казалось, заслоняли весь небосклон. На картинках они вовсе не выглядели такими огромными. Это были единственные белые строения на всем обозримом пространстве. Они ослепляли. Казалось, они вот-вот взлетят, они выглядели легкими-легкими, легче воздуха. Их соединял пандус, и на нем видна была цепочка людей, вырисовывающихся на фоне неба. Мы прошли мимо статуи Джорджа Вашингтона. У меня была карта, я на нее поглядывал. Но когда рядом Норма, в этом не было необходимости. Она знала все.
— Ну-ка, давайте наметим порядок обхода, — сказала она.
Она была очень рада, что я иду с ними, даже решила сама принять участие в нашем празднике.
— Мне еще пока не надо на службу, так что давайте-ка начнем с небольшой программы самообразования. К примеру, нам стоит, пожалуй, взглянуть на интересные зарубежные павильоны типа Исландии или Румынии.
У меня так все внутри и опустилось. Но Мег хмыкнула:
— Норма, брось издеваться! — И, глянув вверх, я заметил, что глаза Нормы смеются; еще раз подумалось: до чего она странная мать — знает, что детям нравится и что им противно. Я тоже рассмеялся.
98 
