очень нудно 
125 
— Ага. Готов на все ради любви… Может, ты ей нравился. Просто она была очень застенчивая и сдержанная. Может, она на самом деле и хотела.
— Спасибо на добром слове, Лили. Хотелось бы мне верить, что это так. — Но это было не так, и Пэнси это доказала. Это дополнение Кит решил пока что держать при себе. Он закурил и сказал: — В Монтале в ночном клубе я спросил Риту, что произошло с Пэнси. Я сильно надеялся, что она оказалась лесбиянкой. Но Собака сказала — язвительно, между прочим. Язвительно. Собака сказала, что она вернулась на север и собирается замуж за свою первую любовь.
— Значит, вы с ней… Значит, это, по сути, противоречило ее натуре. По-своему это ведь ужасно.
— Да.
— Когда люди делают то, что противоречит их натуре. Когда им не хочется. Это ведь хуже, чем когда люди чего-то не делают. Того, что им хочется. Не знаю почему.
— Да.
— Дурацкое имя — Пэнси.
— Нет, почему? Просто название цветка. Как и твое имя.
— Да тише ты.
… Когда он был маленьким — девять лет, десять, одиннадцать, двенадцать, — то каждую ночь, каждую ночь без исключения, чтобы уснуть, фантазировал о спасении. В этих ярких, искренних мечтах он спасал не маленьких девочек, но взрослых женщин — огромных танцовщиц и кинозвезд. И всегда сразу двоих. Он ждал в своей весельной лодке у причала островной крепости. За скрипом и журчанием различал стук их торопящихся высоких каблуков на опущенном мостике, а потом помогал им взойти на борт: Беа в своем бальном платье, Лола в своем балетном трико и Кит в своем школьном пиджаке и шортах. Они суетились вокруг него, возможно гладили его по волосам (теперь уже нет), пока он верно греб, везя их в убежище.
Сама Вайолет в этих картинах никогда не присутствовала, но он всегда знал, что она была их источником — что она была невиновным узником, заключенным по несправедливости. Мысли и чувства, которые придавали ему желание спасать, он с тех пор отменил. В них была горечь.
Он пытался войти в него, пытался войти в него много часов — в мир сновидений и смерти, откуда поступает вся человеческая энергия. Около пяти он услышал, как дождь легкими пальцами ставит точки на толстом стекле.
* * *
Тимми в запачканном серебристом халате сидел за кухонным столом, один; он решал кроссворд для идиотов в старом «Геральд трибюн». Глория в белой футболке и тех самых красных вельветовых брюках стояла у раковины… Кит, как обычно, поразился при виде Тимми — Тимми, занимающегося своими делами на первом этаже. Почему он не проводит все время наверху с Шехерезадой? То же относилось и к Йоркилю. Почему он не проводит все время наверху с Глорией? Но нет. Эти двое занимались другими вещами. Они даже подолгу ездили вместе на машине, если в такое вообще можно поверить, в «ягуаре» Йоркиля, производя разведку церквей и сыров…
Кит хотел задать Тимми вопрос. «Это, наверное, может показаться смешным, Тимми. Но как ты думаешь, связывает ли хоть что-то кабинку для переодевания с религией?» Дело в том, что Кит понимал — ему нужна именно эта тема. Он подошел к Глории сзади и отвернул оба крана. Уже сама по себе погода производила достаточно шума.
— Посмотри вон туда, — обратился он к Глории. — Коричневая слякоть. А Йорка не будет до самого вечера.
Она бросила взгляд через плечо. Тимми, подобно Киту, когда тот мучился над «Утрами в Мексике» или «Сумерками Италии»[95], крутился и чесал в голове.
— Сегодня мой последний день. Прошу тебя. Давай встретимся в кабинке для переодевания. Прошу тебя.
Глория вежливо сказала:
— Чтобы отсосать у тебя, так, что ли? — Она с большим проворством продолжала споласкивать стаканы, вероятно, в эдинбургской манере (накрыв ладонью край). — Знаю. Сначала быстренький поцелуйчик, а потом я почувствую эти две руки у себя на плечах. Знаю-знаю.
Кит прислушался, но внутренний голос не давал ему никаких советов. Куда он подевался, этот внутренний голос? Откуда он берется? Что это — ид (это то — та часть сознания, что отвечает за инстинктивные импульсы и первичные процессы)?
— Я просто хочу поцеловать тебя здесь. — И он прикоснулся кончиками пальцев к ее животу. — Один раз. Можешь прийти одетая Евой.
— Так, а вот это интересно. Что это значит — одеться Евой?
— Евой после грехопадения, Глория. Надень свой фиговый листок.
— Ну что ж. Погода, следует признать, ужасающая. Причем снег ведь даже и не белый уже — грязный. Так, дай-ка поразмыслить… Я прилечу туда, вниз, в купальнике, и ты сможешь трахнуть меня на скамейке — расстели полотенца. Потом я окунусь и полечу обратно наверх. Да, Кит, и еще.
125 
