34 
Старый коротышка почесал свою розовую плешь, вокруг которой во всех направлениях торчали – подобно его бровям – тонкие и длинные седые волосы.
– Знаешь, я сейчас пытался припомнить, – медленно произнес он, – что случилось с этими несчастными искалеченными братьями – с теми, которые родились с изуродованными ножками…
– Ты говоришь о Томазо и Феликсе? – откликнулся священник.
– Да.
– Их забрали в Болонью на излечение. То же случилось с сыном Беттины, с тем несчастным малюткой, который родился без обеих ручек, – помнишь его?
– Да-да, конечно. У нас есть несколько лекарей.
– Правда? Хотел бы я знать, чем они здесь занимаются, – пробормотал я и, уже громче, поинтересовался: – А каковы полномочия городского совета и обязанности гонфалоньера?[3]
– У нас есть своя казна, – ответил священник. – И мы выбираем время от времени шесть или восемь новых имен, но здесь редко случаются какие-нибудь перемены. У нас не бывает раздоров. Торговцы сами заботятся о сборе налогов. Все проходит гладко.
Коротышка залился счастливым смехом.
– Да у нас вообще нет налогов! – заявил он. Священник смутился и взглянул на старика с упреком, как будто тот сболтнул лишнего.
– Да нет же, отец, просто… просто дело в том, что налоги наши… весьма невелики…
Казалось, он и сам чем-то озадачен.
– В таком случае вы и в самом деле блаженствуете, – доброжелательно заключил я, пытаясь сделать вид, что с легкостью поверил в реальность столь неправдоподобного положения дел.
– А тот ужасный Овизо, ты помнишь его? – Священник повернулся к отцу, а затем и ко мне. – Так вот, этот человек уже умер. Он едва не убил своего сына, лишился рассудка и непрестанно ревел, словно раненый бык. Так вот, у нас вдруг объявился странствующий лекарь и сказал, что беднягу смогут вылечить в Падуе. Или речь шла об Ассизах?
– Я рад, что он больше сюда не вернулся, – сказал старик. – Постоянно приводил жителей в бешенство.
Я наблюдал за обоими. Говорили ли они серьезно? Или городили всю эту чушь специально для меня? Я не мог усмотреть ни в одном из них ни малейшего лукавства, но, похоже, священником овладела меланхолия.
– Неисповедимы пути Господни, – задумчиво проговорил он. – Я уверен, что это не пустые слова.
– Не искушай Всевышнего! – остерег отец, допивая остатки вина из своего кубка.
Я поспешно налил еще им обоим.
– А наш маленький глухонемой земляк, – послышался посторонний голос.
Я посмотрел вверх. То был хозяин гостиницы – он стоял подбоченившись, с подносом в руке, передник плотно облегал выпирающее брюшко.
– Монахини забрали его с собой, мне помнится, не так ли?
– Точнее, они за ним вернулись, насколько я знаю, – отозвался священник. Я отчетливо видел, что он словно бы насторожился и даже встревожился.
Хозяин гостиницы убрал со стола мою пустую тарелку.
– Самым ужасным несчастьем оказалась та моровая чума, – шепнул он мне на ухо. – Ох, все это давно прошло, поверьте, иначе бы я не промолвил ни слова. Ничто иное не могло бы опустошить город с такой молниеносной скоростью.
– Нет, конечно, все те семейства погибли именно от этой болезни, – сказал старик. – Спасибо нашим докторам и странствующим монахам. Всех увезли в больницу во Флоренцию.
– Жертв чумы? Забрали во Флоренцию? – спросил я в полном недоумении. – Любопытно, кто же раскрыл городские ворота и с чьего позволения их впустили?
Францисканец пристально взглянул на меня, как если бы что-то внезапно и глубоко его взволновало. Хозяин гостиницы сжал плечо священника.
– Это были счастливые времена, – произнес он. – Я тоскую по тем процессиям в монастырь – его тоже теперь не стало, разумеется, – но никогда мы не жили лучше, чем теперь.
Я позволил себе неторопливо, весьма многозначительно перевести взгляд с хозяина гостиницы на священника и обнаружил, что он внимательно смотрит на меня, а уголки его губ нервно подрагивают. В глаза мне бросились глубокие морщины, изрезавшие опечаленное лицо, и плохо выбритый безвольный подбородок.
В наш разговор вмешался какой-то древний старик и сообщил, что не столь давно в близлежащей деревне слегла, захворав чумой, целая семья и что их забрали в Лукку.
– Это было чрезвычайно щедро и благородно со стороны… Кто это был, сынок? Я запамятовал…
– Ах, какое это имеет значение? – раздраженно откликнулся хозяин гостиницы. – Сеньор, – обратился он ко мне, – быть может, еще вина?
34 
