15 
— На той неделе и полетишь, — пробормотал он.
Дети смотрели на мать — у всех крупные прямые носы, и все губы улыбаются, а глаза печальные. Медленно она протянула прутик мужу.
— Не могу я лететь.
— Да почему?!
— Я должна думать о будущем малыше.
— Что-о?
Мария отвела глаза.
— В моем положении путешествовать не годится.
Он сжал ее локоть.
— Это правда?
— Начните сначала. Тяните еще раз.
— Почему же ты мне раньше ничего не говорила? — недоверчиво сказал Бодони.
— Да как-то к слову не пришлось.
— Ох, Мария, Мария, — прошептал он и погладил ее по щеке. Потом обернулся к детям: — Тяните еще раз. И тотчас Паоло вытащил короткий прутик.
— Я полечу на Марс! — Он запрыгал от радости. — Вот спасибо, папа!
Другие дети бочком, бочком отошли в сторону.
— Счастливчик ты, Паоло!
Улыбка сбежала с лица мальчика, он испытующе посмотрел на мать с отцом, на братьев и сестер.
— Мне правда можно лететь? — неуверенно спросил он.
— Правда.
— А когда я вернусь, вы будете меня любить?
— Конечно.
Драгоценный короткий прутик лежал у Паоло на раскрытой ладони, рука его дрожала, он внимательно поглядел на прутик и покачал головой. И отшвырнул прутик.
— Совсем забыл. Начинаются занятия. Мне нельзя пропускать школу. Тяните еще раз.
Но никто больше не хотел тянуть жребий. Все приуныли.
— Никто не полетит, — сказал Лоренцо.
— Это самое лучшее, — сказала Мария.
— Браманте прав, — сказал Бодони.
После завтрака, который не доставил ему никакого удовольствия, Фиорелло пошел в мастерскую и принялся за работу: разбирался в старом хламе и ломе, резал металл, отбирал куски, не разъеденные ржавчиной, плавил их и отливал в чушки, из которых можно будет сделать что-нибудь толковое. Инструмент совсем развалился; двадцать лет бьешься как рыба об лед, чтобы выдержать конкуренцию, и ежечасно тебе грозит нищета. Прескверное выдалось утро.
Среди дня во двор вошел человек и окликнул хозяина, который хлопотал у старого резального станка.
— Эй, Бодони! У меня есть для тебя кое-какой металл.
— Что именно, мистер Мэтьюз? — рассеянно спросил Бодони.
— Ракета. Ты что? Разве тебе ее не надо?
— Надо, надо! — Фиорелло схватил посетителя за рукав и, растерявшись, осекся.
— Понятно, она не настоящая, — сказал Мэтьюз. — Ты же знаешь, как это делается. Когда проектируют ракету, сперва изготовляют модель из алюминия в натуральную величину. Если ты расплавишь алюминий, кое-какой барыш тебе очистится. Уступлю за две тысячи.
Рука Бодони бессильно опустилась.
— Нет у меня таких денег.
— Жаль. Я хотел тебе помочь. В последний раз, когда мы разговаривали, ты жаловался, что все перебивают у тебя лом. Вот я и подумал — шепну тебе по секрету. Ну что ж…
— Мне позарез нужен новый инструмент. Я скопил на него деньги.
— Понятно.
— Если я куплю вашу ракету, мне даже не в чем будет ее расплавить. Моя печь для алюминия на той неделе прогорела…
— Ясно.
— Если я и куплю эту ракету, я ничего не смогу с ней сделать.
— Понимаю.
Бодони мигнул и зажмурился. Потом открыл глаза и посмотрел на Мэтьюза.
— Но я распоследний дурак. Я возьму свои деньги из банка и отдам вам.
— Так ведь если ты не сможешь расплавить алюминий.
— Привозите вашу ракету, — сказал Бодони.
— Ладно, раз тебе так хочется. Сегодня вечером?
— Чего лучше, — сказал Бодони. — Да, сегодня вечером мне ракета будет очень кстати.
Светила луна Ракета высилась во дворе среди металлического лома — большая, белая Она вобрала в себя белое сияние луны и голубой свет звезд Бодони смотрел на нее с нежностью Ему хотелось погладить ее, приласкать, прижаться к ней щекой, поведать ей свои самые заветные желания и мечты
Он смотрел на нее, закинув голову.
— Ты моя, — сказал он. — Пускай ты никогда не извергнешь пламя и не сдвинешься с места, пускай будешь пятьдесят лет торчать тут и ржаветь, а все-таки ты моя.
От ракеты веяло временем и далью. Это было все равно что войти внутрь часового механизма. Каждая мелочь отделана и закончена с ювелирной тщательностью. Эту ракету можно бы носить на цепочке, как брелок.
— Пожалуй, сегодня я в ней и переночую, — взволнованно прошептал Бодони.
Он уселся в кресло пилота.
Тронул рычаг.
15 
