очень нудно 
72 
— Да, папа. Треск скорлупы. Когда я решался, этот треск меня оглушал! А сейчас — ничего. Прошло.
— Странно… — Глубокие складки залегли на лбу баси-лея Лаэрта. — В твои годы я уже почти не слышал треска. А когда родился ты…
Лаэрт умолк, задумавшись. Я сидел тише мыши, не решаясь прервать размышления отца.
— Может быть, когда у тебя будет сын — тогда… Хотя — не знаю… не знаю. К добру это. или к худу? Ты ведь уже привык жить с этим, Одиссей?
— Привык, папа.
— Будем надеяться, это к лучшему. Ведь в твоих жилах течет не только кровь Тучегонителя. Ты сам знаешь, чьим сыном был твой дедушка Автолик.
Я знал.
Но все равно не мог понять: что плохого в том, что в моих предках числятся сам Владыка Богов и Гермий-Психопомп? Наоборот, радоваться надо!
Радоваться не получалось.
Какая судьба уготована тебе, мой Телемах, мой маленький Далеко Разящий, мирно посапывающий у меня на руках? Ведь в твоих жилах тоже серебрится ихор сразу двух Глубокоуважаемых, как называет богов мой папа, а твой дедушка Лаэрт. Сейчас ты спишь, видишь сны; а скорее — ничего не видишь. Но пройдет год, два — и что увидишь, что услышишь ты?
Хрустнет ли однажды твой мир под пятой судьбы?
…Ладно пойдем обратно в колыбель. Ночь близится к концу, но до утра еще далеко. Я многое успею в смутные часы перед рассветом. Я хочу впитать в себя ночной ветер, неумолчный шепот прибоя, лунные блики, вместе со мной бродящие по террасе, игру света и теней; твое тепло и спокойное, умиротворенное дыхание — я увезу все это богатство под Трою, где самый прыткий пергамский копейщик ждет — не дождется…
Не дождется.
— Ты сделаешь все, что понадобится. Если нужно будет убить — убьешь. Если нужно будет обмануть — обманешь. Если нужно будет предать — предашь. Номос важнее предрассудков. Ты справишься.
Спи, Телемах, и ничего не бойся. Твой папа с тобой.
Папа справится.
Под конец нашего разговора с отцом, уже поднимаясь, чтобы идти спать, я кое-что припомнил.
— Папа, а тебе Геракл привет передавал. Как узнал, что ты живой, в пляс пустился.
— В пляс? — грустно улыбнулся отец. — Не забыл, значит. Не настолько он, выходит, безумен, как думают некоторые…
Я понял: теперь из отца лишнего слова клещами не вытянешь. Еще подумалось: хорошо бы по новой съездить к Гераклу. Расспросить…
…Знать бы, что больше мне никогда не придется увидеть Геракла живым. И только за спиной временами — насмешкой, откровением или приглашением к протесту — будет звучать эхо низкого, сорванного безумием голоса:
«Это судьба. Она сильнее всех».
А если не спешить отвечать, то можно еще расслышать затихающее в бездне дней:
«Живи долго, мальчик…»
Я вернусь.
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПРЕКРАСНОЕ ОРУЖИЕ ВОЗМЕЗДИЯ
Как журавлиный клин в чужие рубежи,
— На головах царей божественная пена,
— Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахеиские мужи?
СТРОФА-I СЛИШКОМ МНОГО РАДОСТИ
Нет, нет, нет!..
Когда долго повторяешь слово, оно теряет смысл, становясь оборотнем: пустой набор звуков, вопль без значения. Кровь души; тень тела. Когда долго повторяешь, кричишь, хрипишь, выплевываешь сгустком крови одно-единственное слово, будь оно проклято — слово теряет смысл… Но только не это. Нет!!!
— …не печальтесь, но радуйтесь!
Эхом былого, криком будущего, змеевласой Горгоной на пороге, окаменив сердца: «Радуйтесь! Радуйтесь, гарпии вас побери!» Во всех святилищах Зевса-Тучегонителя, грозно сдвинувшего брови — ропотом дубовой листвы в Додоне, ржанием жертвенных коней в Олимпии, воплем прорицателей Идской пещеры на Крите — громом оракулов, впервые высказавшихся однозначно, как однозначна молния над головой:
— Радуйтесь! Сын мой любезный, герой, Истребитель Чудовищ.
…нет!
Во всех храмах Аполлона — зимней стаей рычит Волчье капище в Аргосе, захлебываются дурманом вещие пи-Аии в Дельфах, чертят круги священные ястребы Делоса, раскинув над землей пестроту крыльев — единым приказом как едины смерть и полет золотой стрелы Отпирающего Двери:
— Радуйтесь! Брат мой, Геракл Зевсид меж богов Олимпийских, как равный, смертию смерть поправ…
…Нет! ну нет же!..
Пожалуйста!
А папа третий день как запил. Никого не пускает. Разве что виночерпия с новой амфорой. Босой, всклокоченный, опухший от беспробудного пьянства, заперся в мегароне. Только и слышно изнутри:
72 
