Последние отзывы

  102  

— Я так понимаю, что Цицерон скоро будет в Равенне?

— Очень скоро.

— Прекрасно. Молодой и талантливый Целий не должен растрачиваться на таких, как Милон.

— Которому никогда не стать консулом.

— Ибо за ним стоят Катон и Бибул.

После ухода Бальба Цезарь выбросил Рим из головы. Мысли его обратились к Сирии, к потере семи римских орлов, без сомнения теперь украшающих залы дворца в Экбатане, теша спесь его обитателей. Необходимо было их отобрать, а это означало войну с Ородом. И может быть, с Артаваздом. Ознакомление с письмом Гая Кассия подсознательно сосредоточило его на восточных делах. Он постоянно держал их в уме, разрабатывая стратегию завоевания могущественной империи через победу над двумя сильными армиями. Лукулл в Тигранокерте показал, что это возможно. А потом проиграл. Вернее сказать, позволил Публию Клодию проиграть. По крайней мере, хоть с этим теперь все в порядке. Публий Клодий мертв. Его больше нет. «А в моей армии никогда не будет никаких Клодиев. В ней будут Децим Брут, Гай Требоний, Гай Фабий, Тит Секстий. Все они замечательные ребята. Они знают меня, понимают меня. Они способны и лидировать, и подчиняться. Не то что Тит Лабиен. Я не возьму его в парфянский поход. Он доиграет свою роль в Галлии, но после этого я с ним покончу».

Объединение Длинноволосой Галлии было весьма трудной работой, но Цезарь хорошо знал, как это делать. И неуклонно пытался установить добрые отношения с как можно большим числом галльских вождей. Он хотел, во-первых, чтобы галлы почувствовали, что они сами будут определять свое будущее, а во-вторых, чтобы в них зародилась признательность Риму. Но он не делал ставки на таких, как Аккон или Верцингеториг. Нет, он надеялся на таких, как Коммий и Вертикон, убежденных, что лучший способ сохранить галльские обычаи и традиции — это спрятаться за римским щитом. Коммий, правда, мечтал сделаться единовластным правителем белгов — и пусть. Это не страшно, это можно позволить. Это в конце концов превратит белгов в единый народ, подчиняющийся преданному Риму царю. А у Рима прекрасные отношения с такими царями.

Но Тит Лабиен не был ни мыслителем, ни политиком. И ненавидел Коммия за то, что Коммий связан с Цезарем напрямую, а не через него.

Зная об этом, Цезарь старался не сводить Лабиена и царя атребатов. Но пока Гиртий спешно не прибыл к нему из Дальней Галлии, Цезарь не понимал, почему Лабиен попросил откомандировать к нему на зиму Гая Волусена Квадрата, военного трибуна достаточно высокого происхождения, чтобы занять место префекта.

— Волусен, как и Лабиен, ненавидит Коммия, — сказал Гиртий устало.

— Волусен ненавидит Коммия? Почему? — нахмурился Цезарь.

— После второго похода в Британию, полагаю. Обычное дело. Им обоим понравилась одна женщина.

— Она отвергла Волусена и предпочла ему Коммия?

— Именно. А почему бы и нет? Она уже находилась у Коммия под защитой. Я помню ее. Симпатичное создание.

— Иногда, — вздохнув, сказал Цезарь, — мне страстно хочется, чтобы мы, мужчины, сбежали от женщин куда-нибудь отдохнуть. Женщины только усложняют нам жизнь.

— Подозреваю, что женщины думают о нас то же самое, — с улыбкой откликнулся Гиртий.

— Да, но подобные философские сентенции не помогут нам выяснить, зачем Лабиену понадобился Волусен. Продолжай.

— Лабиен сообщил мне в письме, что Коммий подстрекает людей к мятежу.

— И это все? Без каких-либо подробностей?

— Он намекнул, что Коммий интригует с менапиями, нервиями и эбуронами.

— От этих племен почти ничего не осталось.

— И что он заигрывает с Амбиоригом.

— Это уже кое-что. Но я бы предположил, что Коммий просто прощупывает противника. Амбиориг скорее угроза его мечте стать великим царем белгов, чем опора и помощь.

— Согласен. Вот почему я и почуял запах гнилой рыбы. Длительное знакомство с Коммием убедило меня, что он очень хорошо знает, кто ему истинный друг. И это ты.

— Что еще?

— Если бы Лабиен больше ничего не прибавил, я бы остался в Самаробриве, — сказал Гиртий. — Но свое по обыкновению очень коротенькое письмецо он завершил фразой, вызвавшей у меня желание ознакомиться с обстановкой на месте.

— Что же он написал?

— Что мне нечего волноваться, ибо он сам справится с Коммием.

— О! — Цезарь подался вперед, сжав коленями руки. — Значит, ты поскакал к Лабиену?

— Однако я опоздал. Дело было сделано. Лабиен вызвал Коммия на переговоры, но отправил вместо себя Волусена с отрядом вооруженных и агрессивно настроенных центурионов. Коммий, не ожидавший подвоха, явился на встречу только со свитой, без какой-либо охраны. Думаю, он не испытал большой радости, обнаружив там Волусена, хотя я и не знаю этого наверняка. Все, что я знаю, мне рассказал Лабиен, явно гордясь тем, как умно он все придумал, но сожалея, что замысел не удался.

  102