— Никто не может тебя превзойти, — пробормотала довольная Рианнон.
Цезарь лег на бок, подпер рукой голову.
— Я тебе нравлюсь?
— О да. Ты — отец моего сына.
— Им мог бы быть и Думнориг.
Зубы ее блеснули во мраке.
— Нет, никогда!
— Неужели?
Она вытащила из-под себя волосы, и между ними словно бы пролегла огненная река.
— Ты убил Думнорига из-за меня?
— Нет. Он интриговал против Рима, намереваясь вызвать волнения, пока я буду в Британии, поэтому я приказал ему ехать со мной. А он подумал, что я собираюсь убить его вдали от тех, кто мог бы за него вступиться, и убежал. Но я ему доказал, что в случае надобности могу убить его, где хочу, и Лабиен с удовольствием выполнил это. Он не любил Думнорига.
— А я не люблю Лабиена, — вздрогнув, сказала она.
— Это неудивительно. Лабиен из тех, кто считает, что галл хорош только мертвым, — сказал Цезарь. — К галльским женщинам он относится так же.
— Почему ты не возразил, когда я сказала, что Оргеториг станет царем гельветов? — строго спросила Рианнон. — У тебя ведь нет другого сына! Когда он родился, я еще не знала, как ты знаменит в своей стране. Теперь знаю. — Она села и положила руку ему на плечо. — Цезарь, признай его! Быть царем даже такого сильного племени, как гельветы, ужасно трудно и хлопотно, а быть царем Рима — самый счастливый удел на земле.
Цезарь отбросил ее руку, глаза его сверкнули.
— Рианнон, в Риме никогда не будет царя! Рим — это республика, которой уже пятьсот лет! А цари архаичны. Даже вы, галлы, понимаете это. Народ живет легче под властью сограждан, избранных его волей. В этом случае того, кто плохо справляется со своими обязанностями, всегда можно переизбрать. — Он криво улыбнулся. — Выбор возносит лучших и устраняет негодных.
— Но ты — самый лучший! Ты — самый непобедимый! Ты — Цезарь, ты рожден стать царем! — вскричала она. — Рим под тобой расцветет и завоюет все страны! Ты сделаешься повелителем мира!
— Я не хочу быть повелителем мира, — терпеливо ответил он. — Я просто хочу стать Первым Человеком в Риме. Первым среди равных, таких как Катон, Цицерон. Они не дадут мне закоснеть, добившись успеха. — Он наклонился и стал целовать ее груди. — Уймись, Рианнон.
— Разве тебе не хочется, чтобы твой сын был римлянином? — спросила она, изворачиваясь.
— Дело не в желании. Наш сын не римлянин.
— Ты мог бы сделать его римлянином.
— Наш сын не римлянин, Рианнон. Он — галл.
Теперь она наклонилась к нему, щекоча волосами его напрягшийся пенис.
— Но я — дочь царя, — пробормотала она. — Любая римлянка не дала бы ему лучшей крови.
Цезарь возлег на нее.
— Зато его кровь была бы полностью римской, а так она римская только наполовину, да и этого нельзя доказать. Его зовут Оргеториг, а не Цезарь. Когда придет время, пошли его к своему народу. Мне нравится идея, что мой сын будет царем. Но римлянином ему не бывать.
— А если бы я была великой царицей, такой великой, что даже Рим склонился бы предо мной?
— Даже если бы ты была повелительницей всего мира, этого было бы недостаточно. Ты не римлянка. И не жена мне.
Что она возразила бы, так и осталось неясным, ибо Цезарь закрыл ей рот поцелуем. Слишком чувственным, чтобы его прерывать. Но где-то в уголке сознания она сохранила весь этот разговор, намереваясь как следует все обдумать.
И всю зиму она думала, пока важные римские легаты сновали туда-сюда по их дому, сюсюкали с ее сыном и возлежали на пиршественных кушетках, ведя бесконечные обсуждения нудной армейской рутины.
«Я не понимаю, и он ничего мне не объяснил. Моя кровь намного лучше крови любой римлянки! Я — дочь царя! Я — мать царя! И мой сын должен стать царем Рима, а не гельветов. Загадочные ответы Цезаря не имеют смысла. Неужели он думает, что я что-нибудь пойму без объяснений? Может быть, лучше спросить совета у сведущей женщины? У какой-нибудь римлянки?»
Итак, пока Цезарь занимался приготовлениями к всегалльской конференции в Самаробриве, Рианнон кликнула писаря из эдуев и продиктовала ему письмо на латыни к одной знатной римской матроне, госпоже Сервилии. Выбор адресата доказывал, что римские сплетни просачиваются всюду.
Пишу тебе, госпожа Сервилия, так как знаю, что ты много лет была близким другом Цезаря и что, когда Цезарь возвратится в Рим, он возобновит свою дружбу. Так говорят здесь, в Самаробриве.