119 
Петру не к кому было обращаться с прощальными речами. С ружьем в руке он молча ехал рядом с Карлом.
Они развернули коней в сторону противника. Кони были уставшие, но, похоже, они каким-то странным образом почувствовали, что в последний раз им представилась возможность промчаться по поросшей травой земле, и они неслись, выбивая копытами комки грязи.
Мгновение царила тишина, не считая размеренного стука копыт.
И вдруг один из шведов, словно только сейчас осознал, что произошло, закричал не своим голосом: «Железная голова!» — и все живые, а может быть, даже и мертвые подхватили этот крик, и он полетел к встревоженным небесам. И вот уже все шведы и янычары неслись вслед за двумя всадниками.
Будто прорвало дамбу, и мощный поток увлек Оглторпа. Он тоже закричал и пришпорил коня, весь его отряд — все успели вскочить на ноги — рокочущей волной катил сзади.
Так началась последняя атака.
* * *
Адриана пребывала в мире цифр, пространственных отношений, возможных и абсурдных, теорем, решенных, и тех, что предстояло решить, и нерешаемых. И впервые за многие годы она почувствовала радость, искреннюю радость, которую она испытывала в детстве, когда запиралась по ночам в своей комнате и выводила формулу движения Луны. Она находила ответы посредством атомов, или комплексов связей, называемых атомами. Индеец задавал вопросы — она и не ожидала, что они будут такими умными, — Адриана находила ответы и отпечатывала их на пергаменте времени и пространства. Вокруг нее замки продолжали приобретать форму, ширились вверх и вниз.
Внизу она обнаружила бесконечную череду бессмысленностей и принялась исправлять их, превращая в величественное уравнение, уже очень давно сложившееся в ее голове, проработанное ее студентами и, наконец доведенное до совершенства и готовое быть претворенным в жизнь. Это была та самая формула, которая промелькнула у нее в голове еще во Франции, много лет назад, когда в мире начало происходить что-то неладное.
И все же в этой формуле чего-то не хватало, что-то важное было пропущено.
— Что ты делаешь?
На Адриану смотрел двухлетний ребенок. Это был ее ребенок, ее Нико, каким она видела его в последний раз в реальном мире.
— Решаю задачу, — просто ответила она.
— А что это у тебя в руке? — спросил он.
— Ручка, — ответила она и пошевелила пальцами mantis oculatus. — Такая особая ручка, я ею пишу.
— Ты пишешь точно так же, как и я. — Он тряхнул головой. — А ты действительно моя мама?
— Да.
— А где ты была?
— Я уже говорила об этом, Нико, все это время я искала тебя, но ангелы тебя прятали.
— Зачем?
— Чтобы сделать тебя таким, каким ты стал.
— Я — Солнечный Мальчик. Для этого мира я — бог.
— Нет, мой малыш, это не так.
Он нахмурился:
— Я не знаю, что делать, мне назначено убить тебя.
— Я знаю. Ты должен исполнять свой долг, но я буду любить тебя, несмотря ни на что. И мы с тобой знаем об этом. Ангелы не хотят, чтобы ты знал правду. Но они не смогут остановить нас, Нико, не смогут, если мы будем работать вместе. Помнишь, как это было во время боя на переправе?
— Когда ты спасла меня. Ты ведь спасла меня?
— Нико, ты спас меня своим рождением, если бы не ты, я бы умерла. Если бы не ты, я бы умерла и в ту ночь, когда меня ранили ножом. Я спасаю тебя, потому что я твоя мать. Разве я могу поступить иначе?
— И все же мне не нравится то, что ты делаешь, — сказал Нико.
— А ты знаешь, что я делаю?
— Нет. Но мне это не нравится. Ты должна остановиться. Если ты не остановишься, я причиню тебе боль.
— Я люблю тебя, Нико. — Она смотрела ему прямо в лицо, страстно желая, чтобы он верил ей.
— Остановись.
— Не могу. — Ее голос дрогнул.
— Хорошо, — сказал он сердито. — Но ты об этом пожалеешь.
Нико исчез. Нехотя Адриана вернулась к своей работе.
* * *
— Я вижу их, — пробормотал Роберт. — Господи, но их так мало, пара мух атакует город.
Франклин снова закрыл глаза. Ленка. Он должен неотрывно следить за ходом боя внизу, но у него нет на это сил.
— Черт, гром и молнии на их головы, — волновался Роберт. — Вы посмотрите на это. Как я хочу вниз! Я хочу быть с ними.
— У них есть шанс на победу?
— Наверное, есть, только я его не вижу. Господи, они несутся прямо на пушки и не останавливаются, половина из них, должно быть… — Он вдруг замолчал, и Франклин догадался — его друг плакал.
119 
