32 
П е р в ы й в о и н (в рупор). А мы ещё и на толерантность надеемся! И это нормально! Если кто-то из вас не знает, это шахматный термин, то есть тупиковость, безвыходность. И мы на неё надеемся. И мы ждём, что вы осознаете свою эту тупиковую толерантность, потому что это нормально. Вы поймите, мы не звери! И мы даём вам одну минуту на то, чтобы вы… поняли… всю толерантность и подали нам соответствующий знак или сигнал, чтобы мы поняли, что вы поняли.
Пока Первый воин говорил, Третий воин пытался его прервать.
Т р е т и й в о и н. Ну что ты городишь, что ты творишь?
П е р в ы й в о и н. Ну не могу я по-другому, не нравится, говори с ними сам.
Т р е т и й в о и н. Ты пойми, что после того, что ты вчера наговорил и сегодня уже успел, это должен сделать только ты. Если ты это сделаешь, это будет самым большим, а может быть, даже единственным твоим подвигом за всю эту осаду. Понимаешь?
П е р в ы й в о и н. А что я не то сказал?
Т р е т и й в о и н. Ну зачем ты давал эту минуту? Они вчера её не взяли и сегодня не возьмут, давай ты хоть целый час…
П е р в ы й в о и н. Почему?
Т р е т и й в о и н. А ты не понимаешь? Ты действительно не понимаешь?.. Да ты пойми! Кто ты такой, чтобы давать или отбирать время?!
П е р в ы й в о и н. А минута-то прошла, а они опять молчат. Как с ними можно разговаривать?!
Т р е т и й в о и н. Ладно, сейчас повернись к ним, улыбнись и повторяй за мной слово в слово. Только, пожалуйста, не ори, а громко скажи, понял?
П е р в ы й в о и н. Давай.
Т р е т и й в о и н. Значит, скажи им спокойно, с улыбкой: «Мы придём завтра, в это же самое время, и надеемся, что вы подумаете, здравый смысл возобладает, и вы примете непростое, но единственно правильное решение. Потому что это нормально! Это нормально – вступить в диалог, потому что мы люди, а люди всегда могут найти общий язык. Потому что это – нормально.
П е р в ы й в о и н (поднимает рупор и громко говорит). Мы ещё и завтра придём! В это самое время. (Неожиданно переходит на крик.) Это же нормально, ходить к вам сюда каждый день. Мы придём и подождём, когда вы наконец поймёте… Ну что же вы за люди-то такие? Вы нас, что, не слышите?! Это же нор-маль-но – открыть ворота! Поднять руки! Встать на колени! Это же нормально! И никаких обид, но если я кого-то лично обидел, я подойду и лично извинюсь, только ворота откройте.
Всё это время Третий воин пытается его перебить и увести со сцены.
Т р е т и й в о и н. Пойдём отсюда.
П е р в ы й в о и н (вырывается, выбегает опять на край сцены и кричит в рупор). Вы запомните меня, запомните моё лицо. Вы будете стоять на коленях, а я лично к каждому подойду… Я припомню, как я стоял здесь, как клоун, и улыбался. Я вам припомню. И лично, лично… перед каждым извинюсь. Мне мама в детстве говорила: «Если тебя, сынок, кто-то лично обидел, ты его найди и лично извинись».
Третий воин с силой утаскивает Первого воина. Первый воин продолжает выкрикивать уже не в рупор. Потом Третий воин возвращается на сцену, поднимает свой меч, делает извиняющееся лицо, виновато улыбается и уходит. Занавес закрывается. Свет падает только на Ветерана. Ветеран выходит к мачте.
В е т е р а н. Как же курить-то хочется. Я когда понервничаю, я всегда курить хочу… Ничего не понимаю. Я же этому мальчишке, этому пацану свои лучшие истории рассказал. Ему такого никто не расскажет. Никто! Да и откуда?! Он же просто, как пробка, тупой. Ему бы послушать, а он сидит, смотрит на меня своими глазами, как пуговицами стеклянными. Я же вижу, что ему неинтересно, я же вижу, что он каждую секунду норовит удрать или на своём телефоне кнопки вот эти понажимать. Он же не знает, не видел, не нюхал ни черта. Ему меня послушать полезно, а он… Мы такими не были. Я точно таким не был! Хотя отец мой тоже говорил, что они такими не были. Это что же получается, что с каждым разом всё хуже и хуже?! Куда же мы катимся-то?! За что же мы воевали?.. Да и я тоже хорош, обычно больше пятнадцати минут с людьми не разговариваю, и сам же вижу, что ему ничего не надо, так ведь нет, что-то ему доказываю, ручонками размахиваю. Ничего не понимаю… Покурить бы.
Возвращается на место, садится. Свет с него уходит, занавес открывается. На сцене Третий воин. Он сидит и сам с собой отрешённо рассуждает.
Т р е т и й в о и н. Вот, я думаю о времени… Время! Вот сколько его? Много его или мало? Понятно, что это вопрос риторический, в данной обстановке неуместный и ответа на него нет. Но всё-таки много его или мало?.. Сейчас вы поймёте, о чём я всё время думаю. Вот смотрите, вот земля. (Показывает на сцену.) Вот я сижу на земле. Небо надо мной, облака вот эти. (Показывает на висящие на верёвочках фанерные облака.) Солнце светит. (Показывает на флажок с нарисованным солнцем.) Море там за спиной шумит, и всё это такое живое, настоящее. До всего можно дотронуться, почувствовать. Но когда возникает ощущение времени, появляется само время… со всем этим живым, настоящим, сразу происходят какие-то метаморфозы. Сразу всё это становится каким-то зыбким, неуловимым. Подождите, сейчас я объясню, о чём я думаю. Вот вы поймите, я же знаю, что есть год, есть месяц, есть день, есть час, есть минута, есть секунда. И эти секунды нужно считать так: один и, два и, три и, четыре и… Вот это «и» – это же интервал между секундами, а этому интервалу нет названия. Как его почувствовать, ощутить. А уже внутри этого «и» есть свои, ещё меньшие «и», а у каждого ещё меньшего «и» есть своё собственное, ещё меньшее «и». Понимаете, о чём я? Как уловить самое маленькое «и»? И с точки зрения этого самого маленького «и», что такое время? Как вот это маленькое «и» видит минуту, день, год?
32 
