Лёгкий, ненавязчивый романчик 
47 
Ох, бабушки, бабушки! Ох, родители… Если бы мы не были для них самыми лучшими, если бы нас в этом так твёрдо не убедили когда-то, наверное, сейчас было бы легче.
Я знаю тех, у кого в детстве этого не было, не было бабушек. Кажется, им сейчас проще…
А тем, у кого было? Как им жить в нелюбви? И от этой нелюбви хоть на Северный полюс, хоть в вечные полярные льды. Лишь бы не чувствовать нелюбви. А какая быть может нелюбовь в вечных льдах? Там её нет! Там же льды, там нет людей. Значит, нет нелюбви.
И вот затеряться среди белого ледяного безмолвия, остаться последним из всех членов потерянной экспедиции, замерзать…
Но я же не учёный, не исследователь, не полярник. Почему я могу хотеть быть неким затерянным и замерзающим во льдах полярником?
А чтобы искали!!! Чтобы всё человечество искало. Чтобы выпуски всех новостей во всех странах начинались с того, что следы арктической экспедиции затеряны и не найдены. И чтоб никакой жуткий террористический акт, или очередное банкротство какого-нибудь очередного банка, или какое-нибудь заявление какого-нибудь президента не задвинули бы эту новость на периферию. Пусть во всём мире будет всё стабильно, благополучно и хорошо. Но пусть меня ищут. Путь мне будет хуже всех в мире, но пусть обо мне волнуются.
Пусть норвежские спасатели бредут ко мне на лыжах, а финские на собачьих упряжках, пусть английские пилоты день и ночь летают надо льдами, пусть наш родной ледокол ломает льды… Пусть в далёкой Аргентине или в Австралии кто-нибудь поинтересуется утром у своего соседа, мол, не нашли ли там этого русского во льдах.
Вот чего хочется! Чтобы искали и чтобы обязательно нашли. Пусть полуобмороженного, едва живого, но чтобы нашли. И чтобы всё человечество было этому радо.
Рассказчик одевается в полярника, пытается замороженными руками зажечь спичку, но у него не получается. Сверху падает снег.
Как тут всё просто. Может быть, именно ещё и поэтому хочется оказаться затерянным во льдах? Тут же захочется совсем простых вещей… Тут мечтается о самом элементарном. Например? Ну, например… разумеется, хочется лежать в тёплой ванне, лежать до бесконечности, почти уснуть, чувствовать, как вода остывает, но не шевелиться. Хочется прямо-таки раскиснуть там, но лежать. Хочется пить чай и есть что-нибудь любимое, вкусное, причём делать это полулёжа в кровати, в субботу, уже после полудня и обязательно у телевизора. Хочется побриться свежей бритвой. Побриться гладко-гладко. Потом сбрызнуть лицо самым любимым парфюмом. Хочется надеть на чистое тело свежую, наглаженную белую рубашку и ощутить её свежесть и чистоту. Хочется строить планы на вечер и в итоге остаться дома… Или хочу прийти домой, усталый, вымотанный, поужинать, лечь на диван, и чтобы любимая женщина запустила пальцы в волосы, чтобы голова чувствовала прикосновение её ногтей. Хочу моментально от этого расслабиться и, пару раз вздрогнув, уснуть.
В конце концов, хочу в баню с друзьями, хочу хохотать с ними. Рассказывать что-то смешное, чтобы все хохотали, а потом слушать кого-то и хохотать самому. Хочу устать от смеха и удовольствия.
Этот список простых вещей практически бесконечен. Список простых причин, по которым хочется, чтобы обязательно нашли.
И вот, замерзая от космического холода, или забившись в угол своего жилища, или затаившись на диване, замерзая от нелюбви, непонимания, отчаяния и неизбежного одиночества… Испытывая те самые муки, которыми невозможно ни с кем поделиться, потому что нет таких слов… Вот так страдая, вдруг можно понять, что не страшно. Совсем не страшно. Можно понять, что глупо бояться, например, всемирного потепления и вследствие него всемирного потопа, или, наоборот, внезапного оледенения. Глупо бояться некоего столкновения Земли с гигантским астероидом или какого-нибудь другого варианта конца света.
Хотя, конечно, все боялись… Боялись все поколения и во все эпохи. Придумывали себе страхи или боялись действительно какой-нибудь реальной чумы. Но всегда был бо`льший страх, чем за самого себя… Во всех живущих поколениях присутствовал страх всеобщей окончательной гибели, страх конца всеобщей жизни. Все боялись и ждали его.
Это нормально! Видимо, всем живущим поколениям было свойственно ощущать историю как процесс и только свою жизнь как жизнь. А эта жизнь так непонятна, так сложна, и так невозможно представить, что эта жизнь может кем-то потом быть воспринята как часть исторического процесса… А ещё так сложно и неприятно пытаться представить этот мир без нас. Так что все поколения боялись. Все ощущали себя на гребне самой высокой и бурной волны жизни. Вот и боялись, и боятся, и боимся… Хоть, конечно, вяло боимся, но боимся.
47 
