50 
Он так прищурился, что его темные глаза на застывшем лице превратились в щелочки. — Ты же принимала таблетки.
— Нет.
Ее муж, граф Джанфранко Мальдини, был очень богатым, очень могущественным человеком, одним из той почти вымершей, как динозавры, породы людей, которые считали, что любое их желание должно быть исполнено беспрекословно. Его тщеславие было безгранично.
Джанфранко окинул взглядом ее фигуру и почувствовал такой страх, которого еще ни разу в жизни не испытывал. Он, нахмурившись, посмотрел на нее.
— Ничего, Келли. Хотя это идет вразрез с моими убеждениями, еще не слишком поздно. Можно прервать беременность.
Она вздрогнула и закрыла глаза от боли.
— Я поговорю с доктором Кредо, — продолжал он, и Келли рассвирепела.
Сжав руку в кулак, она ударила его прямо по носу.
— Вот тебе, подонок! — закричала она. — С меня хватило этой проклятой жизни с тобой.
Они не прожили еще и года как муж и жена, и за это время Келли испытала все мыслимые и немыслимые эмоции, и все благодаря Джанфранко. Но последнее его предательство было самым ужасным. Чаша ее терпения переполнилась. Она посмотрела на него дикими глазами. Выпрямившись, он держался за нос, кровь сочилась сквозь его пальцы.
Так тебе и надо, в ярости подумала она. И вся боль, весь гнев, которые она так долго сдерживала, прорвались наружу.
— Тебе никогда не надо было от меня ничего, кроме секса, с того самого момента, как мы встретились. Я всегда была недостаточно хороша для того, чтобы быть твоей женой или матерью твоего ребенка. Ты бы никогда не женился на мне, если бы не узнал, что я беременна, ведь твоя драгоценная Оливия мечтала о ребенке. Вот вы и решили с ней вместе завладеть моим. Оливия сама говорила мне, что гражданский брак в Англии ничего не значил: это был лишь способ получить моего ребенка. Ты все еще мог обвенчаться с ней в церкви.
Она не слышала, как Джанфранко в ужасе произнес: — Дио, нет. Ее гнев, которому она дала волю, ядом растекался в его гордой голове.
— Я увидела вас вдвоем в кабинете, когда вернулась от доктора. Вы обнимались. А ты… ты… — закричала она, — говорил ей, что у нас никогда не будет больше детей. Ты погладил ее, когда она заявила, что любит моего ребенка и будет заботиться о нем.
Келли не заметила, как Джанфранко вдруг застыл. Его глаза впились в ее разгневанное лицо.
— Что ж, я рада, что сорвала ваши планы, и рада, что Оливия оставила тебя. Единственное, о чем я сожалею, — это что ты нашел меня. Ты не заслуживаешь такой дочки, как Анна Лу. Подумать только, а я ведь действительно считала, что люблю тебя. — Келли покачала головой. Ее прекрасные волосы, собранные в пучок, рассыпались по плечам. — Даже сегодня я пыталась убедить себя в том, что, возможно, не слишком хорошо знаю итальянский. Может быть, ты сказал не то, что я подумала. Я снова обманулась! — Слезы ослепили ее. — Наверное, ты был прав: должно быть, я не в своем уме.
Еще никогда в жизни Келли не чувствовала себя такой одинокой и брошенной. Но через секунду она распрямила плечи, ее влажные синие глаза блестели на измученном лице, когда она взглянула на Джанфранко.
— Хочешь убить моего малыша? — грозно спросила она. — Только через мой труп.
Его голова откинулась назад, словно она снова ударила его. На его напряженном лице не осталось ни кровинки. Оно казалось посеревшим и измученным. Его чувственный рот превратился в ниточку, когда он процедил лишь одно слово:
— Именно.
Всего одним словом он подтвердил все, что, как она боялась, было правдой. Кровь отлила от ее лица, она сделала глубокий прерывистый вдох.
— Наконец-то ты сказал правду, — произнесла Келли бесстрастным тоном, машинально потирая побелевшие костяшки пальцев. — Я охотнее увижу себя в аду, чем позволю тебе приблизиться ко мне снова. — Он протянул к ней руку, но она оттолкнула ее. — Не трогай меня! Не смей никогда дотрагиваться до меня!…
Его лицо исказила нестерпимая мука.
— Нет, Келли, нет, ты все неправильно поняла! — И прежде чем она смогла пошевелиться, он прижал ее к себе, всматриваясь темными глазами в ее страдальческое лицо. — Я все знаю о твоей матери.
Сквозь слезы отчаяния она взглянула в его глаза и увидела там не меньшее страдание, чем ее собственное.
— О моей матери? Тебе известно, что они с Томом были любовниками?…
Зачем только ему понадобилось копаться в том, что давно стало древней историей?
50 
