очень нудно 
46 
Для Симона Клуб был ступенькой на пути к славе. Правда, он еще не решил, какую карьеру избрать, но уже твердо знал, что чем больше людей от него зависят, тем лучше.
Новички не поверили бы, узнай о досье, заведенных на них Симоном.
Ричард Хауэлл имел связи с банковским миром... Может быть, не очень прочные, но, кто знает, какими они станут в будущем и насколько это знакомство окажется полезным.
Алекс Барнетт принадлежал к тому слою общества, от которого Симон ничего для себя не ждал. Средний класс не владел ни могуществом, ни деньгами, однако было в Алексе что-то такое, угадываемое шестым чувством Симона, отчего его членство в Клубе состоялось.
Формальное принятие Ричарда и Алекса и члены Клуба должно было состояться на следующем официальном заседании, и они долго об этом говорили, случайно встретившись вечером в библиотеке.
Если сравнивать Ричарда и Алекса, то Алекс был более нервным и менее уверенным в себе. Он отлично знал, что скажут ему родители, если узнают о его занятиях, и откровенно завидовал Ричарду Хауэллу, который предвкушал сексуальные открытия, предстоявшие им в будущем.
Если бы не искренняя безмятежность Ричарда, Алекс наверняка покинул бы Клуб. Ему было не по себе на первой черной мессе, и у него даже как будто шевелились волосы на голове во время нечестивой службы от сознания, что он ступил на опасную дорожку. Однако в Оксфорде Алекс был недавно и не ощущал в себе уверенности высказывать собственные суждения о чем бы то ни было. Он побаивался оксфордских небожителей с их непробиваемой самоуверенностью и насмешками, поэтому, хоть и с неохотой, но шел навстречу тому, чего ему уже совсем не хотелось. Все знали, что Симон Геррис и Тим происходят из богатых семейств землевладельцев, и он не мог не подчиниться им, хотя здравый смысл подсказывал, что любой человек ценен сам по себе как личность, а не тем, в какой семье ему повезло или не повезло родиться.
Когда стало известно, что Алекс едет в Оксфорд, родители очень разволновались и возгордились, хотя его отец, вспомнив о слухах, ходивших об университете и его студентах, предостерег его от вступления в политические группировки. Однако вся жизнь в Оксфорде была так густо замешана на клубах и обществах, что, еще не сообразив, к кому податься, Алекс оказался в свите Симона и Тима.
Оба пугали его. Он мечтал перенять их свободные манеры и освободиться от угнетающей власти их богатства и высокого происхождения, поэтому в самом скором времени обнаружил, что подражает Тиму.
— Интересно, что они придумали для церемонии посвящения, — с усмешкой проговорил Ричард.
У Алекса тотчас заболел живот, потому что Оксфорд кишел ужасными историями о садистских церемониях, принятых в привилегированных школах Англии, и он не смог сдержать дрожь.
— Может, предложат нам по девственнице? — еще раз усмехнулся Ричард.
В отличие от Алекса, он не боялся предстоящего испытания, потому, наверное, что никогда не отличался богатым воображением. Его вырастил отец, поглощенный своей обидой на то, что его выкинули из совета семейного банка, и он всю жизнь не мог избавиться от этой разъедавшей душу обиды. Еще прежде, чем Ричард научился понимать слова отца, ему передалось ощущение его обиженности. Он вырос с чувством, будто его тоже лишили чего-то, принадлежавшего ему по праву.
Впрочем, история оказалась на удивление банальной. Его отец, Иаков Хауэлл был младшим сыном, и контрольный пакет акций дед отдал старшему, чего Иаков не простил до конца своих дней, как не простил и своего брата за его старшинство.
В день, когда Ричарду исполнилось тринадцать лет, Иаков Хауэлл достал револьвер, который издавна хранил в правом верхнем ящике своего стола, и выстрелил себе в голову.
Нашла его мать Ричарда, а Ричард, только вернувшись из школы на каникулы, узнал о смерти отца и помещении его матери «туда, где ей должны помочь». С тех пор дом дяди должен был бы стать его домом.
Но не стал.
В отличие от отца, Ричард отлично умел прятать свои чувства под маской веселой безмятежности, которая могла обмануть любого, но только не дедушку Рувима.
— Попомни мои слова, этот мальчишка еще доставит тебе хлопот, — говорил он своему племяннику, но Давид Хауэлл только смеялся в ответ.
— Да он же дурачок, — отвечал дядя Ричарда своему дяде. — Его совсем не интересуют деньги.
— Нет, племянник. Это ты дурак, если не замечаешь, как он смотрит на тебя, когда думает, будто его никто не видит, — стоял на своем Рувим Вейсс, но Давид качал головой и жаловался жене, что ее дядя стареет и теряет ясность мысли.
46 
