— Ее нашли, сэр.
Джастин затряс головой в попытке прогнать туман и прочистить мозги. Он окончательно запутался и вначале не мог сообразить, о ком идет речь — об Эмили или о Клэр.
— Девушку нашли, сэр, — повторил Чалмерс, нервно теребя в руках шляпу. — Она жива и здорова.
— Жива? — переспросил Джастин. Перед глазами все поплыло, а в голове зазвенело так, будто ударили враз колокола всех церквей Лондона.
18
«Иногда мне кажется, что еще вчера ты только училась ходить, неуверенно передвигала ножками и просилась на руки…»
— Осторожней, Пенфелд, я просил побрить меня, а не перерезать глотку, — вскричал Джастин, отшатнувшись от бритвы, поранившей ему горло.
Слуга промокнул полотенцем каплю крови и виновато посмотрел на тазик, где вода приобрела приятный розовый оттенок. Руки брадобрея ходили ходуном.
— Простите великодушно, сэр. Право, не знаю, что со мной творится. Видимо, сказывается нервное напряжение.
— Ты-то чего так разнервничался? Что тогда обо мне говорить? Мне ведь еще не случалось выступать в роли отца, — проворчал Джастин, отвел руку с бритвой, вскочил со стула и посмотрелся в зеркало. Поглаживая непривычно гладкий подбородок, он повернул голову, чтобы рассмотреть себя в профиль, и поинтересовался: — Ну как? Похож на примерного папочку?
Пенфелд расплылся в счастливой улыбке, вытер мыльную пену с лезвия бритвы и с гордостью сказал:
— Вы выглядите как лучший образец родителя.
Двумя пальцами Джастин снял с плеча прилипший волосок и с некоторой грустью в глазах посмотрел на темные клоки, разбросанные вокруг стула.
— Будем надеяться, что не зря потрудились. Откровенно говоря, у меня такое ощущение, будто я голый.
— Прекрасно смотритесь, сэр.
Джастин поправил сюртук и по привычке полез в карман жилета за часами, которых там, естественно, не оказалось. В последний раз, помнится, часы сверкали на шелковистой коже Эмили. Ну, ждать недолго осталось. Если сегодня все пройдет гладко, подарок Дэвида вскоре можно будет вернуть. Джастин повеселел.
— Который час, Пенфелд? — спросил он.
— Две минуты двенадцатого, — отрапортовал слуга, взглянув на свои часы. — Примерно три минуты назад вы задавали мне тот же вопрос.
— Две минуты двенадцатого? О господи! — выдохнул Джастин, направился к двери, но замешкался и огорошил Пенфелда новым вопросом: — Послушай, а как тебе мой галстук? Не сбился на сторону?
С галстуком все было в полном порядке, но Пенфелд с готовностью сделал вид, будто его поправляет. Джастин снова шагнул было к двери, остановился на полпути и задумчиво посмотрел на огромную кровать, плававшую в море шелка и бархата. Герцог отодвинул воздушное платье и осторожно присел на краешек, боясь утонуть в ворохе перчаток и норковых муфт.
— Через несколько минут в этом доме появится дочь Дэвида, и первое, что мне надлежит сделать, это рассказать ей всю правду о смерти отца. — Джастин с тоской посмотрел на слугу. — Подскажи, как набраться храбрости?
— Если хотите, сэр, я сам готов это сделать, — вызвался Пенфелд.
Его предложение растрогало Джастина до глубины души. Это был героизм на грани самопожертвования, если учесть, что Пенфелд абсолютно терялся в присутствии детей и не мог слова вымолвить. Джастин взглянул на него с благодарностью и тихо сказал:
— Нет, я сам, но ты, надо признать, настоящее сокровище. Не ожидал, спасибо.
Благородство, проявленное Пенфелдом, придало ему новые силы, Джастин вскочил на ноги.
— Чуть не забыл, — весело сказал он.
— Слушаю вас, сэр.
— Счастливого Рождества, Пенфелд, — с теплой улыбкой пожелал герцог.
— И вам счастливого Рождества, сэр, — ответил слуга, вытянувшись по стойке «смирно».
Шагая по коридору, Джастин неожиданно для себя начал насвистывать веселую мелодию.
— Доброе утро, Мэри, — поздоровался он с горничной, попавшейся ему на пути. Это было так необычно, что она с испугу выронила свою ношу, по ковру рассыпались домашние туфли и начищенные до зеркального блеска ботинки.
На лестнице повстречался муж одной из сестер, уткнувший нос в газету, и его тоже приветствовал хозяин дома:
— Добрый день, Гарви.
— Гарольд, — недовольно буркнул любитель газетного чтения, переворачивая страницу.
Джастин запнулся, нахмурился, не поленился подняться на три ступеньки и, отстранив газету в сторону, внимательно изучил лицо родственника и признал свою ошибку: