112 
Стерлинг выпрямился.
— Не делай этого, Лаура, — тихо сказал он. — Я предупреждаю…
Слезы вновь покатились по ее щекам, но голос не дрогнул. "Не стоит переводить на меня свою жалость. Сама по себе моя скорая смерть не такая уж ужасная вещь, по сравнению с тем, что я умру, так и не увидев хоть разок твои драгоценные черты".
— Черт тебя подери, женщина! Ты не имеешь права! — Стерлинг вырвал у нее из рук письмо, смял его и швырнул в камин. — Она не была твоей матерью. Она была моей!
Лаура ткнула дрожащим пальцем в сторону камина.
— Это были ее последние слова, обращенные к тебе. Ты уверен, что хочешь просто выбросить их как какой-то мусор?
— А почему нет? Ведь это как раз то, что она сделала со мной, не так ли?
— А как насчет твоего отца? Я никогда не могла понять, почему ты обвиняешь ее, а его нет.
— Потому, что именно она, как предполагалось, любила меня! — заорал Стерлинг.
Лаура и Стерлинг какое-то время смотрели друг другу в лицо, по их телам проходила дрожь, они оба тяжело дышали. Потом Стерлинг шагнул к окну и стал смотреть в темноту, устрашаясь тому, как только что потерял самообладание.
Когда он заговорил снова, его голос был жестким и холодным.
— Отец едва терпел мое присутствие. Он продал бы меня первому попавшемуся табору за тридцать серебряников, если бы на них можно было купить бутылку свежего портвейна или еще один час за игорным столом. — Он медленно повернулся к Лауре. — Может, продал меня и он, но она позволила ему это сделать. Я не могу этого понять. И не могу простить ей то, чего не могу понять.
Лаура сгребла ладонями часть писем и, с умоляющим выражением, протянула ему.
— Разве ты не понимаешь? Они помогли бы тебе в этом. Прочитай их, и, может быть, поймешь, как твой безвольный отец дал ей ощущение, смог убедить, что дядя даст тебе такое будущее, какое она никогда не сможет. А после того, как сделку заключили, и она осознала, что это была ужасная ошибка, твой отец запретил ей любым способом связываться с тобой. Он рвал ее письма к тебе, не позволяя их отправить. Он убедил ее, что тебе будет лучше без нее, что в твоей жизни для нее больше нет места. Ей потребовались годы, чтобы найти в себе храбрость снова написать тебе.
— Мой отец умер больше десяти лет назад. И за все это время, она ни разу не попыталась увидеться со мной.
— И ты бы ее принял? — спросила Лаура, вскидывая голову.
— Не знаю, — признал он.
— И она тоже не знала. И я сомневаюсь, что смогла бы перенести твой отказ. — Лаура приблизилась к нему. — Даже если бы она попыталась помешать твоему отцу устроить твое усыновление Гренвилом Харлоу, что бы она могла сделать? У нее не было ни юридической, ни моральной власти. Она была всего лишь женщиной, оказавшейся в ловушке мира, где правят мужчины — мира, созданного мужчинами, такими как ты и твой отец.
— Я не такой, как отец, — рубанул Стерлинг.
Лаура глубоко вздохнула.
— Может, ты и прав. Судя по словам Дианы, ты с каждым днем все больше походишь на своего дядю.
Стерлинг опустился на подоконник и горько хмыкнул.
— И ты, Брут?
— Твоя мать сделала ужасную ошибку, Стерлинг. И она расплачивалась за нее всю свою оставшуюся жизнь.
— Она? Или я? — он провел рукой по волосам. — Я еще ни одной живой душе этого не говорил, но тебе скажу. Знаешь, чего я ей никогда не прощу?
Лаура покачала головой.
— В тот самый день, когда я узнал, что они с отцом сделали, и уже приготовился уезжать с дядей, она опустилась на колени и протянула ко мне руки. Тогда я видел ее в последний раз и все равно без единого слова прошел мимо. — Лаура стояла от него на расстоянии вытянутой руки, но Стерлинг смотрел на покрытый ковром пол, не глядя на нее. — Я тысячу раз видел этот момент во сне, но он всегда заканчивался одинаково. Я прохожу мимо ее протянутых рук и просыпаюсь от звука ее плача. — Он поднял голову и посмотрел Лауре прямо в глаза. — Этого я никогда не прощу. Никогда.
— Но кого ты не можешь простить, Стерлинг? Ее? — Лаура протянула руку и коснулась его щеки. — Или самого себя?
Он поймал ее запястье и мягко отвел руку от своего лица.
— Не думаю, что на самом деле это имеет значение.
Оставив ее стоять на месте, он вернулся к столу и начал сгребать письма обратно в ящик.
Лаура смотрела на него, ее лицо было бледным и застывшим.
— Ты когда-нибудь спрашивал себя, почему хранишь письма матери, хотя читать их не собирался?
112 
