очень нудно 
35 
Мужчины на улице иногда хрюкали, когда совокуплялись, словно свиньи, роющие землю в поисках еды; проститутки делали свою работу молча.
— Мужчины… и женщины… часто кричат в вашем доме свиданий? — спросила Виктория.
— Стены спроектированы так, чтобы предоставить полное уединение, — любезно ответил Габриэль, умышленно неверно истолковав ее слова. — Вы не услышите их.
— Мужчины и женщины, которые… совокупляются… на улицах… — они не кричат в порыве страсти, — прямо заявила Виктория.
Она увидела, как прошлое Габриэля отразилось в его пристальном взгляде. Голод.
Холод.
Секс.
Желание выжить.
Любой ценой.
Что могло заставить такого человека, как он, умолять?
— Мужчины и женщины на улицах совокупляются так, как они живут, мадмуазель, — равнодушно ответил Габриэль. — Здесь они воруют несколько мгновений наслаждения, там — кошельки.
Жизнь меж двух миров.
Потертое шерстяное платье Виктории не спасало ее колени от твердого пола. Они начали ощутимо болеть. Ее ладони вспотели. Чтобы вытереть их, она провела руками по бедрам. Шерсть на ощупь была грубой и колючей.
— Я не могу назвать вам имя проститутки, — сказала Виктория.
Она больше не могла называть Долли подругой, но не хотела быть ответственной за смерть женщины.
Долли тоже была жертвой обстоятельств.
— Я уже говорил вам, что если она еще не умерла, то сделает это очень скоро. — Лезвие ножа ярко вспыхнуло в его руке. В его длинных, изящных пальцах. — Ее имя будет бесполезным.
Виктория отвела взгляд.
Серебристые глаза в ожидании смотрели на нее.
Он не просил ее помогать ему. Так почему же она чувствовала, будто должна оказывать ему помощь?
— Мужчина, который написал письма… — Виктория облизала верхнюю губу, щелкнув языком. — Он не знает того, кто… оскорбил вас.
— Откуда вам это известно, мадмуазель?
Викторию не обманул вежливый тон Габриэля.
— Я знаю это, потому что он не знает о вас, сэр.
— Много мужчин знают обо мне, мадмуазель, — цинично ответил Габриэль.
— Если бы он знал о вашем доме, сэр, — резко возразила ему Виктория, — он бы не охотился за гувернанткой своих детей.
«Он бы не охотился за гувернанткой своих детей», — прозвенело в ее ушах.
Виктории показалось, что еще немного и последние силы покинут ее. Но что-то удерживало ее на краю, не давая упасть в бездну отчаяния.
Серебристые глаза жестко и непреклонно смотрели на нее.
— Вы либо так глупы, мадмуазель, либо лжете.
Виктория пристально посмотрела на него.
— Я ничем не могу вам помочь, сэр.
Если она назовет ему имя человека, который написал эти письма, мужчина с серебристыми глазами причинит ему вред.
Виктория не хотела, чтобы Габриэль узнал, кем был ее отец.
Она не хотела, чтоб он узнал о ее прошлом.
— Я ничем не могу вам помочь, — повторила она.
— Зато я могу помочь вам, мадмуазель, — шелковым голосом ответил Габриэль.
С едой. Защитой. Работой.
Ее выбор.
Жизнь.
Смерть.
Но какова цена?
Слезы навернулись ей на глаза.
«От изнеможения», — сказала она сама себе.
И знала, что снова солгала.
— Почему вы хотите помочь мне, если я не могу помочь вам? — спокойно спросила Виктория.
Габриэль поднялся. Внезапный скрип кожи.
Ее глаза оказались на одном уровне с его бедрами. Плотно прилегающие черные шелковые брюки не оставляли ни единого шанса усомниться в его принадлежности к мужскому полу.
«Он у вас такой большой, сэр?
— Немногим больше девяти дюймов».
Виктория откинула голову назад.
Серебристые глаза Габриэля мерцали.
— Возможно потому, мадмуазель, что когда-то я так же, как и вы, сказал, что не буду умолять. Возможно, я избавлю вас от этого.
Слишком много боли было в его глазах. Слишком много смерти.
Смеялся ли когда-нибудь этот мужчина, рожденный в трущобах французского города Кале?
— Вы когда-нибудь умоляли женщину о сексуальной разрядке? — спросила Виктория импульсивно.
Воздух в спальне накалился до предела.
— Я — Габриэль, мадмуазель. Я был шлюхой для мужчин, а не женщин.
— Для того чтобы прокормить себя, — твердо ответила Виктория.
— Для того чтобы разбогатеть, — мягко возразил Габриэль. — Иначе как, по-вашему, я смог бы построить этот дом?
35 
