45 
Кровь застыла у Дороти в жилах. Да как он может напоминать ей?! Почему он так с ней поступает?! Она, может быть, и не ожидала от него ничего другого, но все же втайне надеялась, что у него хватит такта никогда не вспоминать о том, что произошло между ними той ночью, не говорить об этом ни ей, ни кому бы то ни было вообще — просто забыть, притвориться, будто ничего и не было — ни прошлой ночи, ни ее мучительного желания, ни жгучей страсти. Не было — и все. А что получилось в итоге? Дункан вошел к ней в кухню и беспечно спросил, как она себя чувствует после вчерашней ночи. Дороти казалось, что она вот-вот просто умрет от ярости и боли, но нашла в себе силы отвернуться от Дункана и спокойно проговорить:
— А почему со мной должно быть что-то не в порядке? Я и до этого целовалась, вообще-то. — И сама удивилась тому, сколько язвительной горечи скрывалась за ее ровным, невыразительным голосом.
Затем последовала ужасающая, оглушительная тишина, и Дороти охватило неприятное свербящее чувство, что она сказала что-то не то. Абсолютно не то.
— Не сомневаюсь, — легко согласился Дункан. — Однако я не об этом. Мы не увиделись утром, когда я пригнал твою машину. А сейчас ехал домой и по пути решил заглянуть и посмотреть, все ли с тобой в порядке. Ты вчера была совсем больной.
Он произнес это легко, почти беспечно. И уж точно — безо всякого пафоса. Но все-таки она знала — да, знала прекрасно, — что Дункан вне себя от ярости. .
Дороти опять охватила слабость. Но вовсе не из-за болезни. На этот раз ее слабость была прямым следствием собственной глупости.
Что на нее нашло?! Теперь, по здравому размышлению, Дороти поняла: Дункан совсем не желал упоминать о том, что случилось вчера. Наоборот, хотел оставить все это при себе. Наверное, даже больше хотел, чем она сама,
Он все еще стоял У нее за спиной и, похоже, уходить не собирался. Выход был только один. Дороти глубоко вздохнула, взяла щетку и начала собирать осколки! И все это — не поднимая на Дункана глаз.
— Извини, — проговорила она наконец, когда молчание сделалось совсем уже невыносимым. — Это была глупая… детская выходка, но, как ты сам видишь… — Дороти помедлила, взглянула на Дункана и со вздохом закончила фразу: — …сейчас я не в самом лучшем состоянии. Да и не в настроении тоже. Вот и решила сделать себе чашечку чаю, усесться перед камином и почитать старый добрый роман Дороти Идеи.
— А-а, лучшее средство от депрессии и всего за несколько шиллингов, — прокомментировал Дункан, одарив ее той милой улыбкой, которую она так хорошо знала когда-то.
У Дороти что-то оборвалось внутри. Она изо всех сил старалась сдержаться и не броситься ему в объятия, чтобы там — на груди Дункана — дать волю чувствам и слезам.
— Послушай, Дорри, что касается прошлой ночи…
Она вся напряглась, потому что уже знала, что за этим последует: банальное признание, что он утратил контроль над собой и хотел бы извиниться за «недоразумение».
— Пожалуйста, не говори ничего, — перебила она его. — То была ошибка, мы оба это понимаем. И знаешь, Дункан, скажу тебе честно: я бы хотела, чтобы ты ушел.
Та невидимая преграда между ними, которая исчезла, когда Дункан пошутил насчет страсти Дороти к любовно-приключенческим романам, вернулась на место и, кажется, стала еще прочней. Дороти повернулась спиной к Дункану, чтобы тот понял: его присутствие нежелательно и неуместно. Но при этом в душе у нее творилось такое… Она затаила дыхание, услышав, как Дункан открывает дверь.
— Мне очень жаль, что все так получилось… со свинкой, — сказал он с порога.
Это был запрещенный прием… Впрочем, Дункан мог догадаться, как много значила для Дороти эта уродливая игрушка.
— Да ладно, — сухо проговорила она. — Я вообще не понимаю, как он сохранился, этот поросенок. Надо было его выкинуть еще сто лет назад.
Она услышала, как закрылась дверь, но даже не повернула головы. Ей не хотелось смотреть на то, как он уходит от нее, возможно, в последний раз, навсегда. И только полностью убедившись в том, что Дункан уехал, Дороти бросила щетку и, опустившись на колени, медленно собрала все кусочки разбившейся глиняной копилки. Слезы текли по щекам и капали на пол. Потом Дороти разложила осколки на столе. Она понимала, что их уже не склеишь. Как не склеишь ее разбитое сердце. Теперь уже ничего не исправишь. Ничего…
Дороти встрепенулась и строго сказала себе: перестань. К чему эти драмы? И вообще, пойди наверх и умойся, идиотка.
45 
