очень нудно 
120 
Лекарство начинало действовать. Ева замотала головой, пытаясь отогнать сонливость. Ей казалось, что она слышит плач ребенка. Но этого не может быть. Ее ребенок еще даже не ребенок. И никогда им не будет.
Она увидела глаза врача, ласковые, сочувствующие глаза над хирургической маской. Она потянулась к его руке, но не почувствовала ее.
– Пожалуйста… Я не могу… Я хочу этого ребенка. Когда она проснулась, то лежала в кровати. Солнечный свет проникал в палату сквозь жалюзи. Рядом на стуле сидела Треверс.
– Все в порядке, – сказала Треверс, беря ее за руку. – Вы их вовремя остановили.
– Вы родили ребенка? – прошептала Джулия.
– Это был ребенок Виктора, зачатый в любви, редкой и бесценной. И когда меня катили по тому коридору, я поняла: что было правильно для Глории, не правильно для меня. И я не знаю, сделала бы я правильный выбор, если бы тогда не прошла все это с ней.
– Как вы смогли незаметно выносить ребенка?
– Приняв решение довести эту беременность до логического конца, я все спланировала. Я вернулась в Штаты, но в Нью-Йорк. Я сумела заинтересовать продюсеров в театральном проекте с моим участием. Для подбора пьесы, режиссера, актеров нужно время, то есть именно то, что мне было тогда необходимо. На седьмом месяце, когда скрывать мое состояние становилось все труднее, я отправилась в Швейцарию, на виллу, которую купила через своих адвокатов, и жила там с Треверс под именем мадам Константин. Практически я исчезла всего на три месяца. Виктор сходил с ума, пытаясь разыскать меня, но я жила очень тихо. В конце восьмого месяца я легла в частную лечебницу уже под именем Эллен ван Дайк. Врачи волновались. В те дни женщины редко рожали первого ребенка в таком возрасте.
И в одиночестве, подумала Джулия.
– Беременность была тяжелой?
– Утомительной, – ответила Ева, улыбаясь. – И тяжелой, потому что я хотела видеть Виктора и не могла. Были осложнения. Только несколько лет спустя я выяснила, что это будет мой единственный ребенок. За две недели до положенного срока у меня начались схватки. Я рожала относительно недолго для первого ребенка. Всего десять часов. Они показались мне десятью днями.
– Я знаю. Я рожала Брэндона тринадцать часов, и они казались мне всей моей жизнью. – Их взгляды встретились над мерцающими свечами. – А ребенок?
– Ребенок был маленьким, меньше шести фунтов. Красивое, самое прекрасное существо на свете. Розовенькая и совершенная, с большими чудными глазами. Мне дали ее подержать. Эту жизнь, что выросла во мне. Она спала, и я смотрела, как она спит. Никогда мне так не хватало Виктора, как в тот час моей жизни.
– Я понимаю. – Джулия сжала пальцы Евы обеими руками. – Я не любила Линкольна к тому времени, как родился Брэндон, но хотела, чтобы он был со мной. Отчаянно нуждалась в том, чтобы он оказался рядом. Как ни поддерживали меня родители, это совсем другое. Я рада, что у вас была Треверс.
– Без нее я бы пропала.
– Вы можете рассказать мне, что стало с ребенком? Ева опустила глаза на их сплетенные пальцы.
– Я оставалась в Швейцарии три недели, а потом вернулась в Нью-Йорк, начала репетировать. Я оставила ребенка в лечебнице, потому что считала, что лучше сразу обрубить все связи. Лучше для меня. У моих адвокатов было несколько заявлений от возможных приемных родителей, и я сама просматривала их. Джулия, я любила то дитя. Я хотела для девочки самого лучшего.
– Конечно, любили. Я могу представить, как вы страдали, отдавая ее.
– Это было похоже на смерть. Но я знала, что она никогда не будет моей, и хотела дать ей наилучший старт. Я сама выбрала родителей, и все эти годы, несмотря на неодобрение моих адвокатов, я заставляла их посылать мне отчеты о ее успехах.
– О Ева, но так вы лишь усугубляли свою боль.
– Нет-нет. Я утверждалась в том, что поступила правильно. Она была всем, на что я только могла надеяться. Умная и красивая, сильная, любящая. Она была слишком юна, когда прошла через то же испытание. – Ева перевернула ладонь и обхватила пальцы Джулии. – Но она не согнулась. Я не имела права возвращать ее в свою жизнь. Но так же, как и тогда, когда я отдавала ее, у меня не было другого выбора.
Джулия затаила дыхание, но не столько от слов Евы, сколько от ее взгляда, от ее жаждущих и полных страха глаз, прозрачных, как стекло. Она попыталась выдернуть руку, но Ева держала крепко.
– Ева, мне больно.
– Я не хотела это делать, но я должна.
120 
