очень нудно 
87 
Мать настаивала на том, чтобы мы отпраздновали возвращение отца. Должна была приехать Харриет с девочкой.
— Я знаю, как ты радуешься каждой встрече с ними, — сказала моя мать. Моя дорогая Присцилла, для тебя тоже это было таким страшным испытанием!
— Но теперь отец вне опасности! — сказала я.
— Мое милое дитя, мне хотелось бы упасть на колени перед тем, кто сделал это для нас! Это настоящая загадка, но думаю, когда-нибудь тайна раскроется нам.
— Я уверена, этому… человеку было бы достаточно видеть ваше счастье!
— Твой отец и я — словно один человек! — призналась она. — Погибни кто-нибудь из нас, жизнь для оставшегося потеряла бы всякий смысл!
Я была слишком взволнована, чтобы говорить что-то.
— И ты, моя дорогая, — продолжала она, — мы забыли о тебе! Нам обоим пришлось пережить ужасные времена. Ты так ухаживала за мной, мне так повезло, что рядом оказалась ты!
«Если бы вы только знали!» — подумала я про себя, но я никогда не смогу рассказать им об этом. Интересно, какой была бы их реакция, если б я во всем призналась? Но никому бы я не смогла поверить то, что произошло: ни Харриет, ни Кристабель, никому! Как я хотела забыть об этом, стереть из своей памяти, но до конца своей жизни мне так и не удалось справиться с воспоминаниями той ночи. Каждый раз, когда я ощущала запах этого отвратительного мускуса, я вспоминала Гранвиля, как блестели его глаза, когда он говорил об оленях.
Как отлична была та ночь от ночи любви и нежности, проведенной с Джоселином, после которой на свет появилась Карлотта! Внезапно, словно удар молнии, меня пронзил страх. А что если после этой ужасной ночи тоже родится ребенок?! Что тогда мне делать?
Но этого быть не могло, это было бы слишком! Я уже расплатилась за жизнь отца, и расплатилась сполна.
Временами я буду выходить в сад, подходить к той клумбе красных роз, думать о том, как впервые встретилась с Джоселином, и говорить себе: «Что я могу сделать, раз этому суждено было случиться?»
Однако эта беда меня обошла: от той позорной ночи ребенка не будет, а теперь, приказала я себе, я должна постараться забыть.
* * *
Однако по поводу возвращения отца празднества решили не устраивать.
— С нынешнего момента, — сказала мать, — мы должны жить потише: никаких поездок ко двору: там мы вышли из фавора.
Мы никому не должны были напоминать о том, что поддерживали дело Монмута. Теперь на троне сидел новый король, и, даже если он нам не нравился, мы должны были смириться с ним.
Мой отец был очень своенравен. Это было его натурой, и я уверена, что, если бы не мать, он бы снова вмешался в какой-нибудь заговор. За смертью легкомысленного Карла последовали весьма нелегкие времена. Карл был популярен в стране с самых первых дней своего правления, как только вернулся из изгнания, но Яков даром привлекать людей на свою сторону явно не обладал.
— Это не наше дело, — твердо сказала мать, и каждый раз, когда видела в глазах отца авантюрные искорки, сразу притворялась больной, а он тут же отказывался от всех своих планов. Он нежно любил ее. В этом сомнений не возникало. Так что его возвращение мы отмечали в узком семейном кругу. Правда, мы все-таки пригласили наших близких друзей. Приехали Харриет с Грегори, Бенджи с Карлоттой, и они гостили у нас несколько недель. Рядом с дочерью я забывала о всех перенесенных бедах. Ей было уже почти четыре года, и она росла настоящей красавицей. У нее, как и у Харриет, были голубые глаза, правда, не того фиолетового оттенка, которым так гордилась Харриет, — они были чисто-голубые, как васильки. Волосы Карлотты были темного цвета, который очень гармонировал с цветом глаз, а носик — маленьким и нахально вздернутым. Кожа ее была нежная, как лепестки цветка, одним словом, она была просто очаровательна. Но особенно притягивала она всех своим жизнелюбием. Она была такой живой и любознательной, что Салли Нулленс сказала, что она за ней «только гоняется и с ног валится». Эмили Филпотс следила за тем, чтобы она всегда была великолепно одета, и уже начала учить ее читать. Карлотта делала большие успехи, Эмили сказала, что никогда не видела, чтобы ребенок так быстро учился. Для этих двух женщин Карлотта была всем на свете: ей они были обязаны новой работой, она вытащила их из пучины вечного недовольства.
Будучи ребенком с пытливым и хитрым умом, Карлотта очень быстро поняла свою значимость. Она могла быть высокомерной — и любить всех подряд; она могла топать ногами, чтобы ее желание исполнилось, и в то же самое время могла разрыдаться, увидев, что с кем-то случилась неприятность. Ее настроение менялось так быстро, что невозможно было определить, какая она на самом деле.
87 
