125 
Люциус чувствовал то же самое. Он владел собой. В глубине его оскорбленной души клокотал гнев, но ее поверхность была затянута льдом. И даже если гнев время от времени прорывался наружу, это не мешало Данвуду владеть собой.
Он знал, что мать будет хныкать, плакать и умолять. Ее поведение было предсказуемым. По его разумению, такими были все женщины – слабыми и покорными от природы. Они требовали руководства и твердой руки. Его матерью всегда управляли твердой рукой. Сначала дед, потом отец. А он, Люциус, просто поддерживал традицию семьи Макнамар-Данвудов.
Мужчины этой семьи всегда командовали парадом. Всегда были победителями. Мужчины этой семьи заслуживали уважения, послушания и нерассуждающей преданности. С ними нельзя было обращаться, как с рядовыми преступниками, хватать, бросать за решетку и допрашивать.
И их никогда, никогда не предавали.
Естественно, из тюрьмы его выпустили. Люциус ни минуты не сомневался в том, что это случится. Он ни за что не позволит, чтобы его посадили в клетку, как животное! И все-таки он не мог избавиться от чувства унижения. Сначала его бросили за решетку, потом потащили в суд, нарушили его права…
Ему противостояла какая-то Ева Даллас. Господи, откуда она взялась?! Люциус всегда считал, что женщинам никогда нельзя давать власть, и это, пожалуй, было единственным, в чем он соглашался со своим злосчастным дедом.
Он не будет торопиться. Составит тщательный план. Выберет место и время. А когда все будет готово, жестоко отомстит ей за то, что она посмела поднять на него руку, испортила игру и публично опозорила.
Тихое место, небольшая прелюдия, а потом… О да, его свидание с лейтенантом Даллас будет очень бурным. На этот раз он наденет на нее наручники. А когда она получит порцию «Шлюхи» и станет умолять о той единственной вещи, которой на самом деле хотят все женщины, он даже не станет трахать ее. Он причинит ей боль, невыносимую боль, но откажет в последнем ослепительном наслаждении.
Она будет умирать от отчаяния, как сучка в охоте.
От этой мысли у него затвердело в паху. Это еще раз доказывало, что он мужчина.
Но Даллас и ее наказание могли подождать. Куда важнее было разобраться с Кевином.
Старая дружба не оправдывает предательства. Кевин должен за все заплатить. Тем более что эта расплата послужит его собственному оправданию.
Люциус тщательно подготовился к выполнению задачи. Надел на голову гладкий медно-рыжий парик и придал коже молочную белизну. Согласно удостоверению личности, его звали Терренс Блэкберн и он был адвокатом Кевина Морано.
В его маске были изъяны, Люциус признавал это. Но необходимость торопиться оправдывала некоторые погрешности в деталях. В конце концов, люди видят лишь то, что хотят видеть. Он прекрасно знал это. Он был похож на Блэкберна и имел удостоверение на его имя. Носил типичный костюм преуспевающего адвоката по уголовным делам. Имел при себе дорогой кожаный «дипломат». И выражение лица у него было мрачное и высокомерное.
Люциус без труда проник в управление. Когда он потребовал свидания со своим клиентом, это вызвало у дежурного копа не столько интерес, сколько досаду.
Люциус хладнокровно подчинился беглому обыску и снова предъявил для рентгеновского просвечивания свой «дипломат». Когда его привели в комнату для свиданий, он сел, сложил руки на коленях и принялся ждать.
Когда привели Кевина, на котором был мешковатый ярко-оранжевый комбинезон, Люциус испытал холодное злорадство, которое пересилило гнев. Лицо друга, облаченного в ужасную тюремную одежду, было серым и унылым, но при виде адвоката он тут же воспрянул духом.
– Мистер Блэкберн, я не ожидал, что вы придете ко мне еще раз. Вы сказали, что завтра утром мне предстоит предварительное слушание, и я должен буду доказать, что находился в моральной и эмоциональной зависимости. Что, появились какие-то новости?
– Мы обсудим это. – Когда Кевин сел, Люциус небрежно махнул охраннику рукой и открыл «дипломат». Дверь захлопнулась. – Как вы себя чувствуете?
– Ужасно! – Кевин заломил руки. – Правда, я сижу в одиночной камере, лейтенант Даллас сдержала слово, но там темно и… и воняет! В любой момент кто-то может заглянуть в «глазок», и нельзя ни секунды побыть наедине с собой. Мистер Блэкберн, я не могу сидеть в тюрьме! Это невозможно! Нужно что-то сделать. Сделать так, чтобы предварительное слушание сложилось в мою пользу. Я мог бы провести некоторое время в частном реабилитационном центре или… или под домашним арестом. Но вернуться в тюрьму?! Нет, ни за что!
125 
