очень нудно 
70 
— Второй подходит к Престону, наклоняется, режет. Боевой захват, одним быстрым движением. Потом он поднимается наверх, а его партнер берет на себя первый этаж. Дом так мал, им хватило полутора минут, чтобы убедиться, что он пуст.
— Ты уже обследовала дом?
— Да, я прошлась по нему. Вошли и вышли. Три минуты. Кровь на первом этаже, следы, ведущие в кухню и в туалет, — это кровь Найта. Наверху кровь Престона. Кровь капает с ножей, с одежды преступников. Характер следов, рисунок — все говорит о том, что они двигались быстро. Вошли, огляделись… — Ева подошла к двери кухни, стремительно повернулась с оружием в руке направо и налево. — Видите кровь вот тут? Он остановился, повернулся, осмотрелся, вошел. — Теперь она, запрокинув голову, взглянула вверх. — Престону не следовало вот так прямо спускаться вниз! Он открылся. Забылся на две секунды, думал о своем напарнике, забыл о своих полицейских инстинктах — и вот он мертв.
Ева опустила оружие, спрятала его в кобуру и грязно выругалась.
— Верно говоришь. Теперь я о них позабочусь, Даллас. — Морс не прикоснулся к ней, поскольку его руки были вымазаны кровью, но его взгляд был так же тверд, как рукопожатие.
— Мы закопаем их за это, Морс.
— Да, мы их закопаем.
Ева вышла на улицу. Большинство собравшихся репортеров успели разойтись, после того как Уитни сделал для них краткое заявление. Но она увидела Надин, стоявшую рядом с Рорком возле ее машины, и почувствовала, как задавленный у нее в душе гнев прорывается наружу, скребется холодными железными когтями. Ева направилась к ним, готовая разорвать репортершу на части, а заодно приберечь несколько ударов для любимого мужа, но тут Надин обернулась.
Ее лицо было залито слезами.
— Я их знала, — сказала она, прежде чем Ева успела заговорить. — Я знала их.
— Понятно. — Гнев отступил, царапая этими холодными когтями ее собственные внутренности. — Да, я понимаю.
— Найт… Мы с ним даже флиртовали. Ничего серьезного, ни один из нас не собирался заходить слишком далеко, но мы исполнили этот танец. — Надин всхлипнула. — А Престон всем показывал фотографии своего ребенка. У него был маленький сынишка.
— Я знаю. Тебе надо сделать перерыв, Надин. На пару дней.
— Только после того, как ты их возьмешь. — Надин пальцами вытерла слезы со щек. — Не понимаю, почему это меня так потрясло. Ведь не в первый раз кто-то, кого я знаю…
— Престон, вероятно, задел одного из них. Это я тебе сообщаю по-дружески, а не как коп репортеру. Потому что ты их знала. Я тоже их знала, и мне становится легче, когда я думаю, что Престон мог задеть одного из этих.
— Спасибо.
— Мне надо тут закончить, опечатать дом и явиться в Управление, — сказала Ева Рорку. — Я не знаю, когда вернусь домой.
— Будь добра, позвони перед уходом, хорошо?
— Хорошо.
Ева вспомнила, как он говорил о том, чем ей приходится рисковать. Подумала о том, каково ему видеть убитых и окровавленных полицейских. И поэтому, не обращая внимания на Надин, на других полицейских, на техников и толпящихся вокруг зевак, которых патрульные безуспешно гнали, она подошла к нему, обхватила руками его лицо и прижалась губами к его губам.
— Я могу организовать, чтобы тебя подбросили до дому в патрульной машине.
Он улыбнулся ей.
— Вот уж чего бы мне меньше всего хотелось. Не волнуйся, я сам раздобуду себе колеса. Надин, я тебя подброшу.
— Подари мне такой поцелуй, и я буду подброшена прямо на орбиту. Но удовольствуюсь поездкой на студию. Даллас, если тебе понадобятся какие-нибудь сведения и вообще лишняя пара глаз и рук, рассчитывай на меня. Без всяких условий.
— Учту. Увидимся позже.
Ева повернулась и пошла по тротуару обратно к узкой, безликой бетонной коробке, от которой пахло смертью.
11
Когда убивают полицейских, дурные вести распространяются быстро. К тому времени, как Ева добралась до Центрального управления, эти вести уже проникли во все закоулки и весь гигантский лабиринт гудел, как разъяренный улей.
Войдя в «загон», Ева остановилась. Она не была мастерицей говорить речи. Она предпочитала проводить инструктажи и отдавать приказы. Но здесь она была старшим офицером, и подчиненные заслуживали хотя бы краткого обращения.
Они сидели за столами и в стеклянных боксах, отвечали по телефонам, писали отчеты. Некоторые снимали показания с гражданских лиц, которые либо сами пострадали, либо заставили страдать кого-то другого. В воздухе стоял запах скверного суррогатного кофе с сахарином, пота и животного жира, на котором явно был приготовлен чей-то обед. Но над всеми этими запахами витал еще один: ни с чем не сравнимый, густой, зрелый, грозный запах ярости.
70 
