16 
Женщина снова легла, но ее сопротивление выразилось в очередном глубоком вздохе.
— Они умерли, — пробормотала она. — А я так устала.
На секунду Майклу хотелось разбудить ее и вышвырнуть из своего дома и из своей жизни. Но он тут же понял, что ее встревожило: на створках эркера дребезжала задвижка — кто-то пытался проникнуть в комнату.
« Слишком рано, — подумал он, мгновенно подобравшись. Ему требовалось больше времени. Снова послышалось трение металла о металл. Сколько человек за ним пришли на этот раз? Двое, трое?
Раздираемый противоречивыми чувствами, Майкл не понимал, к чему готовиться: к бою или побегу. Но вот обжигающий стыд сменился всепоглощающим гневом. Нет, больше он не побежит.
Майкл осторожно освободился от волос Энн и снял ее голову со своего плеча. Соскользнул с кровати и притушил лампу, пока уютный желтый свет не превратился в красный язычок пламени.
На шторах проявилась темная тень.
На этот раз за ним пришел всего один.
Прохладный воздух потревожил звук открываемой на петлях деревянной крышки — ящика прикроватного столика. В нем он припас коробку с презервативами для Энн, а для незваного гостя — кое-что другое. В ладонь легла гладкая слоновая кость рукоятки ножа, такая же привычная, как и французские штучки. Одно для любви, другое для убийства. Присев на деревянном полу, Майкл приготовил нож и откинул задвижку.
— Бей или положи на место, — послышался шепот не громче дуновения ветерка.
Габриэль!
Майкл машинально обернулся в сторону кровати и убедился, что Энн не проснулась — лежала на спине в той же позе. Он забыл набросить на нее покрывало, и грудь, будто вылепленная из алебастра, белела в тусклом свете ночника; правая рука ладонью вверх покоилась на простыне.
Майкл не был готов к нахлынувшим на него чувствам. Он ублажал женщин с тринадцати лет и не имел права испытывать гордость от того, что оказался первым мужчиной у Энн. Он принадлежал любой, лишь бы денег у нее было достаточно, и не мог позволить себе привязаться к какой-то старой деве. Однако он не желал, чтобы Габриэль видел ее обнаженной.
— Стой там, — потребовал он. Поднялся, схватил брошенную на шезлонг накидку Энн и надел на себя: рукава дошли ему только до локтей. Поджав от холода пальцы на ногах, он вышел на балкон и тихо притворил за собой створку эркера.
Окрашенное розовым маревом небо подернулось белесым туманом: в Лондоне варились завтраки для пяти миллионов жителей. В саду под балконом пронзительно пела птица. Майкл и Габриэль молча стояли друг против друга — один темноволосый, другой белокурый.
— Я мог тебя убить, Габриэль.
Их дыхание смешивалось клубами пара.
— Что ж, возможно, я был бы не против.
Майкл почувствовал, как утихает гнев.
— Зато я бы сопротивлялся.
— Я бы тебя оплакивал, Майкл, но шутки в сторону. Ты спас мне когда-то жизнь, и я хочу отплатить тебе той же монетой.
Сказать по правде, Габриэль не считал его поступок услугой; Майкл нашел его прикованным цепями на чердаке богатой клиентки. Он силился умереть, даже когда Майкл изо всех сил пытался вернуть его к жизни.
— Почему ты не вошел через парадное? — Майкл сделал шаг назад, и облачко пара от их перемешавшегося дыхания поплыло в сторону. — Ведь у тебя есть ключ.
— Наверное, потому, что захотел узнать, насколько ты готов к визиту тех, кто придет за тобой. Эркер — никудышная защита. Тебе нужно поставить решетки.
— Но тогда они не смогут до меня добраться, — возразил Майкл.
— А если они намереваются добраться не до тебя, а до женщины?
Майкл вспомнил, как жаждала его Энн. Сначала вскрикнула от боли, а потом от наслаждения. Как он ей и обещал! И тут же безжалостно одернул себя.
— В таком случае она приведет меня к ним. А умрет или нет — еще вопрос. Я собираюсь драться: убью его или погибну сам.
— Ты пахнешь женщиной.
— Еще бы: на мне ее накидка.
— Ты пахнешь страстью, Майкл, ее наслаждением. И своим тоже. Она не приманка. Ты же не позволишь, чтобы он поступил с ней так же, как с Дианой?
Майкл прикрыл глаза, стараясь не прислушиваться к словам Габриэля. Он мучительно вспоминал свою встречу с Дианой. Она пришла к нему от убогого мужа, надеясь найти в нем мужчину-проститутку, и не более; услышал ее раскованный смех, оплакал безудержную страсть и жадность к жизни. Когда ее забрал враг, Диана сломалась за два месяца. И лишь в смерти обрела наконец покой.
16 
