11 
Его губы нежно коснулись ее шеи, мочки уха.
— Так больно?
Большой палец погладил вершину груди.
— Или так?
Пруденс выгнулась, не в силах скрыть трепет наслаждения.
— Нет… да. Я не знаю. Я просто хочу, чтобы вы остановились.
Себастьян легонько дунул ей в ухо.
— Зачем ты пришла сюда со мной?
— Не для этого.
— Ты так уверена?
Мысли Пруденс были такими путаными, а ощущения так новы для нее и остры, что она уже не была уверена в своих истинных желаниях.
— Я пришла, потому что вы нуждались в помощи.
Это прозвучало неубедительно даже для нее самой.
Себастьян покачал головой.
— Ты пришла, потому что тебе было скучно. Потому что уже давно в твоей жизни ничего не происходило. Я разглядел твое лицо под дождем, видел голод в твоих глазах.
«Это не так!» — хотелось ей крикнуть в ответ. Этот мужчина причинил ей боль уже только тем, что угадал правду, в которой Пруденс боялась признаться даже самой себе и поэтому так яростно отвергала.
Она вновь попыталась отвернуться, но он поймал ее рукой за подбородок.
— Такой женщине, как ты, не понадобилось бы много времени, чтобы устать от щеголей в бархате и кружевах, в напудренных париках и с изящными манерами. Они посвящают тебе стихи, но слишком робки и хорошо воспитаны, чтобы поцеловать тебя так, как тебе хотелось бы.
Пруденс облегченно расслабилась. Он ошибался. Он ничего не знал о ее жизни.
Себастьян отстранился, почувствовав, как она задрожала. Вначале он испугался, что довел ее до слез. Но вот с губ девушки сорвался сдавленный смех.
Пруденс смеялась от души, сквозь смех произнося какие-то слова.
«Что там лепечет эта девчонка?» — с раздражением подумал Себастьян. Он был не из тех мужчин, которые выслушивают от женщин всякие глупости. Но он бы с радостью слушал ее болтовню, если бы смог стащить нижнюю юбку с ее стройных бедер и снять через голову сорочку. Себастьян зарылся лицом в мягкую, блестящую массу ее волос, соблазненный таким видением. От них исходил дурманящий аромат лилий после дождя.
«Тебе не нужна поэзия, Пруденс. Ты — сама поэзия».
Она лежала под ним очень тихо. Ее руки слегка сжимали плечи мужчины, ни притягивая ближе, ни отталкивая.
Себастьян знал, что должен принять решение. Сломанная лодыжка не помешает ему овладеть этой прелестной девушкой, если он этого захочет.
По правде говоря, в осуществлении этого желания его не остановила бы даже сломанная шея. И все же, в глубине души его страсть боролась с его измученной совестью.
Себастьян обещал не причинять ей боли. А он был достаточно мудр, чтобы понимать, что некоторым женщинам обольщение могло причинить такую же боль, как и насилие. Если утром он отошлет ее домой с чувством стыда за то, что безрассудно отдалась незнакомцу, цена ее приключения в грозовую ночь может быть слишком высока. И потом, для женщины всегда существует риск забеременеть и родить внебрачного ребенка. Ублюдка. Как и он сам. Себастьян знал способы уменьшить этот риск, но его страсть к этой девушке была так сильна, что он не мог доверять себе в этом. Себастьян поднял голову.
— Позволила бы ты мне, — спросил он серьезно, — снять с тебя всю одежду и прикоснуться руками и губами к твоему обнаженному телу, если бы я пообещал не делать ничего другого?
— Я бы предпочла, чтобы вы не делали этого. Но, спасибо вам, сэр, за то, что спросили.
Он отстранился от девушки со стоном отчаяния. Каждая клеточка, каждый мускул его утомленного тела болели, а невозможность обладать столь желанной для него женщиной лишь усиливала его страдания.
Пруденс коснулась его руки.
— Я, действительно, очень признательна. Вы очень добры ко мне, что не…
Себастьян положил руки под голову и пробормотал:
— Оставь свою признательность при себе до тех пор, пока у тебя уже не будет в ней нужды.
Девушка замолчала. Ее слова благодарности лишь увеличивали раздражение Себастьяна.
— О, давай, продолжай говорить, хорошо? Говори о чем-нибудь. О чем угодно. Предпочтительно, о чем-нибудь чертовски неприятном, чтобы отвлечь мои мысли от… моей сломанной лодыжки. Говори о волосатых монахах, дохлых лягушках. Процитируй, наконец, что-нибудь из Шекспира.
— Почему вы грабите? — задумчиво спросила Пруденс.
— Почему вообще грабят? Из-за денег.
— Денег для чего?
Себастьян открыл было рот, чтобы ответить что-либо дерзкое, и был удивлен не меньше, чем она, когда выплеснулась правда.
11 
