очень нудно 
36 
Разговор шел то на французском, то на английском. Я узнала многое о жизни в Париже и чуть-чуть о семье, в которой я жила в те ранние годы. Эмма пробудила во мне воспоминания. Казалось, я чувствую запах парижских улиц.
— Горячий хлеб, — говорила она. — Это самый вкусный запах на земле. Он заполнял улицы, когда булочники приходили на улицу Гонес с корзинами, полными горячего хлеба. Потом приходили крестьяне со своим товаром: цыплятами, яйцами, фруктами, цветами.
Я вспомнила брадобреев, покрытых мукой с головы до ног, с париками и щипцами в руках… ларьки с рыбой и яблоками на базаре.
— Я ходила на крытый рынок с корзиной в руке, — вспоминала Эмма. — Мама говорила, что я лучше ее умею торговаться. Я была проворная, я была… как это сказать?..
— Безжалостная? — предложила я.
— Безжалостная, — повторила она. — Я умела купить подешевле и сэкономить деньги.
— Могу себе представить.
— Значит, ты считаешь меня… ловкой, сестричка?
— Не просто считаю. Я это знаю.
— Почему ты так говоришь? — довольно резко спросила она.
— Это как раз то, что я поняла.
Эмма легко обижалась, вероятно потому, что плохо понимала английские выражения. Я думала, ей понравится, что я отметила ее ловкость и умение.
— Мы были бедны, — сказала она, оправдываясь, — Нам надо было беречь каждое су. Когда наш отец умер, все изменилось.
— Его смерть повлияла на всех нас, — напомнила я ей.
Мне было кое-что известно о бедности на улицах Парижа. Я рассказала сестре о подвале, и ужас пережитого снова нахлынул на меня.
— Однако, у тебя была добрая тетя Дамарис, которая спасла тебя.
— А у тебя была мать.
— Но нам трудно жилось. Не очень-то утешает жизнь в богатой семье, если когда-то ты была так бедна, что не знала, где достать еды. Подобная бедность не забывается.
— Это верно, — ответила я.
— Ты ценишь это… находишь это хорошим… Деньги приносят комфорт. Ты сделаешь все, чтобы получить их… и удержать…
— Меня приводит в ужас одна мысль о возвращении в тот подвал.
— Жанна позаботилась о тебе, да?
— Что бы я делала без нее, не могу представить. Я оставалась бы там… Или, может быть, умерла бы от голода или еще чего-нибудь.
— Это научило тебя, что такое бедность… и это хороший урок, который заставит тебя понимать тех, кто страдал.
— О да, я согласна. Расскажи мне об отце. Ты часто его видела?
— Да. Он часто приходил к нам.
— Моя мать не знала об этом…
— Дорогая моя сестра, мужчина не сообщает одной любовнице, когда он идет к другой.
— Я уверена, что моя мать даже не представляла себе ничего подобного.
— Это так. Но мы знали, что он жил с ней. Мы не могли не знать. Она занимала положение госпожи. Видишь ли, Хессенфилд был как король. Он делал то, что хотел.
Я попыталась вспомнить маму, и хотя воспоминания были туманными, мне трудно было поверить, что она сознательно могла находиться в такой ситуации.
Эмма же воспринимала это как шутку.
— Я на четыре года старше тебя, — сказала она, — и многое могу вспомнить. Она выглядела несколько… как это сказать… неуместным в наших комнатах на улице Сен-Жак. Мы много лет жили там над книжной лавкой. — Она сморщила нос. И я до сих пор чувствую запах книг. Некоторые из них не очень хорошие… не очень хорошо пахнут. Отец заполнял собой всю нашу комнату, когда находился там. Он был такой импозантный; глядя на него, мы чувствовали себя жалкими нищими… но он, казалось, не замечал этого, потому что был так счастлив видеть нас. Он брал меня на колени и называл маленькой красавицей. Я почувствовала себя такой одинокой, когда он умер. Это были несчастные годы. Мы стали жить бедно. Правда, продавец книг был добр к нам. Мама работала у него в лавке, я помогала. Мы могли бы продать кольцо и часы, но мама сказала: «Нет, никогда. Придет день, и ты поедешь в Англию. Когда война кончится…» Потом она вышла замуж, а я поехала в Англию. Я стала не нужна ей, ведь у нее теперь новая семья. А я нашла свою, не правда ли? Дядя Пол хорошо относится ко мне. Если бы я не была его племянницей, то вышла бы за него замуж. А потом я нашла и сестру.
Ей нравилось раздражать меня, постоянно напоминая о том, что я незаконнорожденная. Но ведь она тоже была такой.
— Внебрачные дети — дети любви, — сказала Эмма однажды. — Это звучит романтично, правда? Я ничего не имею против того, что я незаконнорожденная… пока моя семья заботится обо мне.
36 
