118 
— Ты поедешь со мной в Аравию?
У нее все сжалось внутри, сопротивляясь и одновременно страстно желая.
— Чтобы жить там?
Графиня рассказывала, что женщины там ценились меньше лошадей.
— Возможно.
— Но мои сыновья…
— Они будут приезжать к нам.
— Да, я поеду с тобой в Аравию. Филипп уже сказал, что хочет стать джинном.
Яркий свет, вспыхнувший в его глазах, едва не ослепил ее.
— Но ты станешь ужасно чувствительной, без волос там.
Она вздохнула.
— Это что, помеха?
Он многообещающе ухмыльнулся.
— Только не для меня, — прошептал он и медленно, но неумолимо опустил ее на себя, все глубже и глубже проникая в ее тело, пока ее клитор не погрузился в его золотистую поросль.
— У меня не было дурных пристрастий, — пробормотал Рамиэль.
Элизабет часто задышала вместе с ним, пока он трудился внутри ее, раздираемая мукой и наслаждением.
— Что ты сказал?
— Это был мой сводный брат. Я и представить себе не мог, насколько ревниво он относился к моим отношениям с шейхом. Когда я покупал что-нибудь, что хотелось ему, он тайком пробирался в мою комнату, пока я спал, и забавлялся со мной. Когда я просыпался, его евнухи держали меня, пока он насиловал меня. Я убил его.
Еще месяц назад она была бы в шоке. А сейчас Элизабет только пожалела его за пережитые страдания.
— Ты ничего не рассказал отцу?
— Нет.
Но он рассказал ей, потому что доверял.
Отвращение к себе притупило страсть в его бирюзовых глазах.
— Когда ты спишь, прикосновение мужчины так же приятно, как и прикосновение женщины.
— Но когда ты просыпался, ты не чувствовал удовольствия?
— Нет. — События и эмоции, которые она не могла постичь, отразились в одном простом слове. Элизабет прижалась лбом к его лбу.
— Сегодня я записала Ричарда и Филиппа в Хэрроу. Перед расставанием Ричард сказал мне: «Я люблю тебя, мамочка. Пожалуйста, не вини себя за то, что случилось». Я люблю тебя, Рамиэль. Пожалуйста, не вини себя за то, что случилось в прошлом. — Склонив голову, она языком осушила соленые слезы у него на щеках. — Дай мне скрасить твою жизнь, позволь любить тебя.
Он приник к ее губам, их дыхания смешались, а тела, сомкнувшись в непрерывном движении, слились в единое целое. А он все долбил и долбил ее тело, пока они оба, покрытые потом и липкой влагой, не взорвались в общем оргазме. В этот момент с его губ сорвалось: «Я люблю тебя».
Она с трудом открыла глаза.
— Что?
— Bahebbik — я люблю тебя.
Нет, она не заплачет.
— Как это женщина говорит… по-арабски?
— Bahebbak.
— Bahebbak, Рамиэль. — И пока они вновь не погрузились в бурлящий водоворот страсти, она успела прошептать:
— А как арабы называют леденец на палочке?
118 
