106 
В прежние времена феодал, носящий фамилию Гавенмор, имел бы под своим началом могучее войско вассалов, но с Остином были лишь быстрота и честь. Он молил бога о том, чтобы они помогли ему в схватке с таким хитрым и коварным противником, как Эжен де Легге, барон Монфор.
Ни разу с тех пор, как Остин получил послание Монфора, его не мучили видения любимой женщины в объятиях другого мужчины. Его терзали лишь опасения, что с ней: не сделали ли ей больно? Не холодно ли ей? Не голодает ли она? Не страшно ли ей? Больше всего его как раз беспокоило мужество Холли. Остину было слишком хорошо известно, как может разъярить мужчину безрассудная дерзость.
Конь бросился в глубокую протоку. Фонтан ледяной воды нисколько не остудил решимость Остина, ибо в отличие от своего несчастного предка Гавенмора он несся вперед не навстречу своему проклятию, а к женщине, которая является его судьбой и избавлением.
Холли, встав с холодных досок пола, пожалела о том, что уступила искушению и заснула. Протирая глаза, она подошла к окну. Какое-то мгновение она позволила себе думать, что видит извивающуюся меж темных гор извилистую ленту реки Уай.
Но нет: во все стороны насколько хватает глаз простирается изумрудно-зеленый лес. Взошло солнце, и яркий утренний свет буквально ослепил Холли. Но особенно мучительным было сознание того, что на востоке, где-то сразу за горизонтом, — замок Тьюксбери, ее отец.
Стряхнув сонливость, Холли, перевесившись через подоконник, дернула за одну из плетей плюща, цепляющегося за стену башни. Плеть осталась у нее в руке.
Разочарованно вздохнув, Холли бросила ее на вымощенный камнем двор, заслужив этим недовольный взгляд одного из приспешников Эжена. Пятеро негодяев, зажав в руках острые пики, бродили вокруг одинокой башни.
Скрип открываемой двери предупредил Холли, что к ней пожаловали гости. Самодовольный вид Эжена вновь наполнил ее сердце страхом.
— Скучаешь у окна, дорогая? Ломаешь руки, ожидая, когда же к тебе на выручку прибудет благородный рыцарь?
Холли расхохоталась.
Улыбку ее тюремщика на мгновение сменило беспокойство. Холли обрадовалась первой, пусть и маленькой победе.
Она с сожалением взглянула на Монфора.
— Простите меня за необузданное веселье, сэр, но, пробыв целое лето замужем за этим неотесанным валлийским дикарем, я нахожу ваши романтические взгляды безнадежно наивными. Смею заверить вас, что Гавенмор так же рад избавиться от меня, как и я от него. Он не потратит ни пенни из моего приданого на то, чтобы выкупить меня у вас.
— Ха, но я не требовал никакого выкупа. Я просто испросил… аудиенции.
Тонкие губы де Легге превратили это невинное слово в отвратительное ругательство.
— Боюсь, тут вы тоже будете разочарованы, — заставила себя произнести как можно небрежнее Холли. — Мой муж так же прижимист в отношении времени, как и в отношении денег — особенно во всем, что касается меня. Думаю, отец Натаниэль поведал вам о тех неприятностях, которые свалились на нас после того, как Гавенмор раскрыл мой обман.
Присев на подоконник, Эжен задумчиво взглянул на нее.
— Кажется, я припоминаю что-то относительно небольшого недоразумения. Были крики, угрозы. Крестьяне требовали сжечь тебя живьем. Гавенмор протащил тебя по замку полураздетой. Какое очаровательное зрелище! Жаль, я пропустил его.
Склонив голову, Холли презрительно надула губы.
— Он назвал меня хитрой вероломной ведьмой и сказал, что я недостойна рожать ему детей.
Эти слова полуправды-полулжи до сих пор отзывались в ее душе острой болью.
— Быть того не может! Неужели ты думаешь, я поверю, будто ты не могла томно похлопать ресницами и вернуть расположение супруга? — Он с завораживающей лаской взял двумя пальцами Холли за подбородок, обращая ее лицо к свету. — Если верить этому влюбленному в тебя по уши священнику, мужчины рода Гавенморов питают особую слабость к красивым женщинам.
Холли не поднимала ресниц. Она ужаснулась, узнав, что отец Натаниэль, по-видимому, невольно вложил в руки Эжена оружие, способное уничтожить и Остина, и ее саму. Это сознание лишило ее всех средств защиты, всего, что могло бы обмануть такого проницательного человека, как Монфор.
Отшатнувшись от Эжена, Холли заметалась по комнате, затем, обернувшись к барону, впервые после того, как Остин попрощался с нею, дала выход своей горечи.
— Да, у мужчин из рода Гавенморов слабость к красоте. Они поглощают ее — так, как другие поглощают пиво и хлеб. Их аппетиты невозможно утолить. Уверена, отец Натаниэль поведал вам, что я была вынуждена обменять свою невинность на его свободу. Мой муж ночь за ночью жадно вкушал мою красоту, до тех пор пока это доставляло ему удовольствие.
106 
