65 
Остин невольно улыбнулся. Она такая забавная, такая очаровательная, такая смелая. Некрасивая и в то же время настолько преисполненная изящества, что от одного взгляда на нее у Остина потеплели глаза.
Вчера в вечерних сумерках, с глазами, сверкающими гневным огнем, с вызывающе сжатыми губами, она показалась ему привлекательной. Солнечный свет безжалостно рассеял этот обман. Холли, снующая без устали в траве, останавливающаяся лишь за тем, чтобы стряхнуть с остриженной головы присевшую отдохнуть бабочку, ничуть не походила на хозяйку крепости Гавенмор.
Остин покачал головой, с удивлением отмечая, что его все с большей силой влечет к ней. Так хочется, чтобы она по-настоящему стала его женой. Согрела его постель. Родила ему детей.
Вчера Холли позволила ему мельком взглянуть на красоту другого рода. Душевную красоту. Красоту настолько сильную, которой она обладала в полной мере, что ей удалось воскресить в его памяти образ любимой матери, презирать которую он пытался последние двадцать лет. Красоту, никак не связанную с молочно-белой кожей и водопадом пышных локонов, для расчесывания которых перед сном требуется пятьсот раз провести по ним гребнем.
Сунув руку за пазуху, Остин достал из тайника драгоценный сувенир. Теперь он прекрасно понимал, что это такое: память о пустом увлечении совершенно незнакомой женщиной. Женщиной, несомненно, воплотившей бы в жизнь тяготевшее над ним проклятие, от которого Холли принесет избавление.
Небрежно сунув локон за пазуху, Остин решительно направился вниз к берегу, к своей жене.
Холли срывала распустившиеся цветы, как вдруг у нее за спиной раздался насмешливый голос:
— Надеюсь, ты не представляешь себе, что на месте одного из этих цветов — я?
Холли, стоявшая на коленях, подняла голову, чувствуя, что ее сердце забилось чаще. Рядом с ивой стоял Остин, одетый во все черное, не считая алого камзола. Бронзовая от загара кожа была покрыта лучиками морщинок. Глаза сияли из-под густых ресниц. Муж ее был настолько красив, что Холли вынуждена была отвернуться.
Она принялась нервно терзать один из бутонов.
— Если честно, я представляла себе, что это один мой знакомый занудливый священник.
Голос Остина был размеренным и сдержанным.
— Вы снова поссорились с отцом Натаниэлем?
— Да уж, отцом! Он постоянно отчитывает меня, словно старший брат. Слава богу, их у меня никогда не было. Это просто невыносимо. Он считает, что раз когда-то был моим наставником, то имеет право до конца жизни поучать меня.
— А чему учил тебя отец Натаниэль?
Подняв глаза, Холли вздрогнула, так как Остин оказался совсем рядом и глаза его зажглись странным огнем: веселым и в то же время немного смущенным. Прежде чем она успела что-либо ответить, сильные руки мужа обхватили ее запястья и подняли ее. Корзина соскользнула с руки Холли, и цветы рассыпались разноцветным дождем. Даже в своем уродливом наряде девушка чувствовала себя очень маленькой рядом с мужем, слабой и хрупкой, словно лесной гиацинт у ствола ивы.
Ее голос даже ей самой показался тихим, словно донесшимся издалека.
— Он учил меня пережевывать каждый кусок пятьдесят раз.
Остин изумленно поднял бровь, и Холли покраснела, вспомнив, как пожирала куски холодного пирога с мясом по дороге из Тьюксбери.
— Он учил меня никогда не повышать голос. Выразительные брови мужа взлетели еще выше. Холли сознавала, что открывает слишком многое о себе в один раз, но она не могла четко соображать, ощущая, как теплые ладони Остина скользят вверх по ее рукам, ища под разрезами рукавов обнаженную кожу.
— Вам кто-нибудь говорил, что у вас нежные локти, миледи? — прошептал Остин, прижимаясь губами к самому ее уху.
Голос Холли затухал еще быстрее, чем ее сознание.
— Отец Натаниэль учил меня натирать их лимонными корками, чтобы кожа не загрубела, — едва слышно произнесла она. — И он учил никогда не говорить, если во рту есть что-либо помимо собственного языка.
Остин подался вперед, так что их губы разделяло лишь горячее дыхание.
— А как насчет языка мужа?
После чего он скользнул по ее губам поцелуем, легким и нежным, словно крылья бабочки. Холли напряглась, страстно ожидая продолжения. Остин вознаградил ее жгучим и сладостным поцелуем, захватив жарким ртом ее губы, будто собирался расплавить их, чтобы отлить заново по собственному вкусу. Губы Холли сами собой приоткрылись, приглашая Остина проникнуть внутрь. Его язык откликнулся на это робкое приглашение, скользнув в самые глубины и умело покоряя податливый рот.
65 
