19 
Габриэль передернулся.
– Это еще хуже, чем я подозревал. Я не могу представить себе, что мной владело, когда я подумал … –
Беквит с невинным видом моргнул.
– Подумали что, милорд?
Габриэль отмахнулся от вопроса.
– Ничего. Совершенно ничего. Боюсь, это просто последствия того, что я слишком много времени провел в компании только себя самого. – Он поднял руку. – Пожалуйста, увольте меня от остальных деталей внешности мисс Викершем. Вероятно, некоторые вещи действительно лучше оставлять воображению.
Он тяжелым шагом направился к лестнице. Саманта зажала рот рукой, приглушая смех, но несмотря все ее усилия, сдавленный писк все же прозвучал.
Габриэль медленно повернулся вокруг своей оси. Ей только показалось, что он раздувает ноздри? А его губы подозрительно изогнулись? Она задержала дыхание, боясь, что любое, даже малейшее движение или звук выдадут ее.
Он наклонил голову.
– Вы слышали это, Беквит?
– Нет, милорд. Я ничего не слышал. Даже скрипа половицы.
Слепой взгляд Габриэля прошелся по полу и вернулся к Саманте со странной точностью.
– Вы уверены, что у мисс Викершем нет признаков принадлежности к мыши? Подергивающихся усиков? Страстного пристрастия к сыру? Тенденции ползать и шпионить за людьми, возможно?
Лоб Беквита снова заблестел от пота.
– О нет, милорд. Она нисколько не напоминает грызуна.
– Это удачно. Поскольку, если бы она напоминала, я бы мог поставить на нее мышеловку. – Выгнув золотистую бровь, он развернулся и стал подниматься по лестнице, оставив Саманту нервно задаваться вопросом, какую приманку он мог бы использовать.
* * *
Звонили колокола, выпевая свою песнь по поместью. Саманта перевернулась и еще глубже зарылась в мягкую подушку, видя сон о солнечном субботнем утре и церкви, заполненной улыбающимися людьми. Мужчина стоял у алтаря, его широкие плечи обтягивал светло–коричневый фрак. Саманта шла к нему с букетом сирени в дрожащих руках. Она чувствовала, что он ей улыбается, ощущала непреодолимо притягательное тепло его тела, но каким бы ярким ни был свет, проникающий через стеклянные витражи, или как бы близко она ни подходила к нему, его лицо все равно оставалось в тени.
Звон колоколов стал громче, менее мелодичным, а также более резким и фальшивящим. К их грубому и настойчивому звону присоединился еще более настойчивый стук в дверь ее спальни. Глаза Саманты распахнулись.
– Мисс Викершем! – с оттенком паники прокричал приглушенный голос.
Саманта выбралась из кровати и побежала к двери, по дороге набрасывая халат на свою ночную рубашку из простого хлопка. Она рывком открыла дверь и обнаружила на пороге обеспокоенного дворецкого, который стоял, сжимая в дрожащей руке канделябр.
– О боже, Беквит, что случилось? В доме пожар?
– Нет, мисс, это хозяин. Он будет звонить, пока вы не придете.
Она протерла заспанные глаза.
– Я думала, что буду последней, кого он вызовет. Особенно после того, как он утром выгнал меня из своей спальни.
Беквит покачал головой и своими трясущимися подбородками, его обведенные красными кругами глаза придавали ему вид человека, который только что горько плакал.
– Я пытался урезонить его, но он настаивает, что хочет только вас.
И хотя его слова давали Саманте возможность задержки, она просто сказала:
– Очень хорошо. Я сейчас приду.
Она быстро оделась, про себя благодаря простоту своего темно–синего длиннополого платья и новую французскую моду. По крайней мере, ей не приходится тратить драгоценное время в ожидании горничной, чтобы зашнуровать корсет или сражаться с сотней крошечных шелковых пуговичек.
Когда она вышла из своей спальни, убирая выбившиеся прядки из распустившейся прически, Беквит уже ждал ее в коридоре, чтобы отвести к постели Габриэля. Пока они быстро шли по длинному коридору, а потом по широкому лестничному маршу на третий этаж, Саманта беспрестанно зевала и прикрывала рукой рот. Судя по тусклому свету, просачивающемуся через свежевымытое окно, ночь еще только начинала сдаваться рассвету.
Дверь спальни Габриэля была приоткрыта. И если бы не энергичный звон, Саманта могла бы испугаться, что найдет его лежащим на полу при смерти.
Но он сидел на своей высокой кровати, откинувшись на ее узорную тиковую спинку, и выглядел вполне здоровым. Он был без рубашки, и судя по тому, что открывала сползшая ему на бедра шелковая простыня, и без панталон тоже. Свет свечей был бледно–желтым и создавал впечатление, что его кожу посыпали золотой пылью. Когда ее взгляд упал на его внушительные мышцы и сухожилия, у Саманты пересохло во рту. Искрящаяся дорожка волос узким конусом проходила по его животу и исчезала под простыней.
19 
