ГЛАВА 10

«Желания давят, когда дьявол правит». Не помню, кто это сказал, да это и неважно. Кто бы ни сказал, он уже наверняка давно помер. Как и Лайнус Квим.

Желания давят… Да, мои желания давят меня! Но кто же в таком случае дьявол – глупый жадный Квим или я?

Впрочем, это тоже не имеет значения, поскольку де­ло уже сделано. Пути назад нет, и эту пьесу уже не пере­играешь иначе. Мне остается лишь надеяться на то, что декорации были убедительны, чтобы обмануть острые глаза лейтенанта Даллас. Она – великолепный зритель, но, я боюсь, может оказаться самым жестоким из кри­тиков.

Да, я ее боюсь. Моя постановка должна быть совер­шенной во всем – в каждой детали, в каждом жесте, в каждом нюансе, иначе она уничтожит меня.

Ева поднималась по ступеням высокого крыльца своего дома, размышляя о мотиве и возможности со­вершить преступление. И то и другое было у слишком большого числа людей. На следующий день должны были состояться похороны Ричарда Драко, и Ева не со­мневалась, что на этой церемонии будет много при­творного горя, лицемерного славословия и море кроко­диловых слез. Это будет уже совсем другой спектакль.

Он приучил Айрин Мансфилд к наркотикам, поста­вив под угрозу ее карьеру звезды.

Он грелся в лучах славы, о которой мечтал Майкл Проктор.

Он использовал, а затем публично растоптал Карли Лэндсдоун.

Он был занозой под наманикюренным ногтем Кен­нета Стайлса.

Он называл Элизу Ротчайлд старой, непривлека­тельной и демонстративно игнорировал ее.

А у скольких еще людей были причины желать Дра­ко смерти? Не сосчитать!

Но кем бы ни являлся человек, спланировавший и осуществивший убийство, у него нашлось достаточно хладнокровия и воли, чтобы сунуть голову шантажиста в петлю. Значит, ориентирами в поисках преступника должны быть не жестокость или необузданность, а рас­четливость и хладнокровие. Но эти качества в человеке выявить гораздо сложнее…

Ева с горечью думала о том, что она практически не приблизилась к цели. С каждым новым шагом она все дальше углублялась в дебри совершенно незнакомого и непонятного ей мира, и этот мир все больше удивлял ее. Что же это за люди, которые посвящают всю свою жизнь тому, чтобы менять костюмы и обличье, прики­дываясь кем-то другим? Дети, ей-богу!

И тут ее словно ударило током. А может, и впрямь ей следует искать очень умного и очень злого ребенка?

Тут Ева горько рассмеялась. Вот это здорово! Осо­бенно учитывая то, что все ее познания о детях могут легко уместиться на донышке наперстка…

Мечтая поскорее оказаться под благословенными струями горячего душа, Ева потянула на себя ручку, открыла дверь и, зажмурившись, едва не присела на корточки от обрушившегося на ее голову грохота. Ка­кая-то дикая мелодия тысячами децибел металась по дому, словно пытаясь разрушить стены и вырваться на свободу.

Мэвис!

Под безжалостными ударами неповторимой музыки Мэвис Фристоун мечты Евы о горячем душе и мягком диване сдохли тут же. Однако, подойдя к двери помещения, которое Рорк называл залой, она попыталась изобразить улыбку.

Здесь правили бал элегантность, роскошь и антик­вариат. Мэвис танцевала. По крайней мере, это слово было ближе всего к тому, что вытворяла подруга Евы. Она прыгала, изгибалась и подкидывала ноги, обутые в туфли с двенадцатисантиметровыми шпильками. Ее во­лосы, выкрашенные в два цвета – розовый и зеле­ный – и заплетенные в косички, каждая из которых была не меньше метра длиной, взлетали, падали и изви­вались наподобие разноцветных змей в такт ее прыж­кам. Тело Мэвис казалось волшебным, лицо раскрасне­лось, глаза горели.

Рорк развалился в своем любимом старинном крес­ле с бокалом виски в руке. Ева подумала, что он либо полностью расслабился под воздействием феерическо­го шоу, либо впал в спасительную кому, чтобы не поте­рять рассудок.

Музыка достигла максимального крещендо, пере­шла в тонкий жалобный стон, а затем наступила благо­словенная тишина.

– Ну что? – спросила Рорка Мэвис, откидывая на­зад разноцветные косички. – Как тебе? Подойдет для нового видеоклипа? Не слишком спокойно?

– А? – Рорк сделал глоток виски; в какой-то мо­мент он испугался, что от грохота музыки его бокал раз­летится вдребезги. – Нет. Ни в коем случае. По край­ней мере, слово «спокойно» здесь совершенно не под­ходит.

  60