138 
В вечернем воздухе раздавался звон колокола, оповещавший завершение дня.
– Монахи идут в церковь, – сказала Сара. – Ты тоже должна пойти помолиться.
Катрин покачала головой.
– У меня больше нет желания, Сара. Зачем молиться? Бог вспоминает обо мне, когда меня надо наказать.
– Ты несправедлива. Это он подарил тем двоим горькие плоды отмщения и тебе – сладкие плоды триумфа. Ты вернула Монсальви право на существование.
– Но какой ценой!
– Цена эта тебе пока еще неизвестна… если только ты не сожалеешь, что оставила «его» в Шиноне, – ввернула Сара.
Ей хотелось посмотреть, как прореагирует Катрин на это воспоминание о человеке, из-за которого они расстались. Но ей тут же пришлось успокоиться на этот счет.
Катрин пожала плечами.
– Как ты хочешь, чтобы я сожалела, если я не знаю, что случилось с Арно?
К этому нечего было добавить.
* * *
Жар, от которого сгорала Изабелла де Монсальви, вроде бы спал. Старая дама больше не бредила, меньше кашляла, но она потихоньку слабела, как пламя затухающей свечи.
– Мы ее не спасем, – сказала Сара, дежурившая по очереди с Катрин у ее постели: нужно было дать возможность Донасьене отдохнуть и заняться Сатурненом, заброшенным ею с того времени, как заболела графиня.
– Такое впечатление, – заметила в свою очередь Катрин, – что у нее кончаются жизненные силы.
Ни медицинские средства, имевшиеся в монастыре, ни знания лекаря из Орийяка, приезжавшего к ней, не приносили действенной помощи. Изабелла медленно угасала. Теперь часами, вытянувшись на своей кровати, она держала в руках четки или молитвенник, который не читала. Только двигавшиеся губы свидетельствовали о том, что она молилась.
Вечером на третий день после возвращения Катрин и Готье из Кальвие старая дама посмотрела на Катрин, сидевшую рядом на скамеечке.
– Дитя мое, я молюсь за вас, – сказала она тихо, – за Мишеля… и за него, моего сына. Не бросайте его в беде, Катрин. Когда меня не будет, проявляйте о нем заботу издалека. У него такая страшная болезнь.
Катрин переплела пальцы рук, сжала их, потом откашлялась, чтобы не выдавать своего волнения. Изабелла ничего не знала о драме в Кальвие – от нее это тщательно скрывали, но как трудно было продолжать эту игру, изображать душевное равновесие и спокойствие в то время, когда душа находится в смятении! Все три последних дня Катрин провела в мучениях и не находила себе места. Доверившись утверждениям Сары, она ждала возвращения Фортюна, но его все не было… И все же она смогла ласково улыбнуться обеспокоенной свекрови.
– Успокойтесь, мама. Я всегда буду около него. Я хотела бы выстроить для него дом недалеко отсюда, где он мог бы жить в стороне от людей, но жить достойно, соответственно его вкусам и рангу… Я так мечтала вырвать Арно из этой ужасной богадельни!
Глаза больной засияли от радости. Она торопливо положила свою исхудавшую руку на руку Катрин.
– Да, да! Сделайте так, уберите его из этого жалкого места. Мы ведь теперь богаты.
– Даже очень богаты, мама, – улыбнулась Катрин, сдерживая слезы. – Монсальви возродится еще более красивым и прочным, чем был раньше… Брат Себастьян, архитектор монастыря, начал готовить чертежи нового замка, а Сатурнен вместе с послушником Пласидом ищут карьер рядом с Трюйером. Как только подготовка будет закончена, работы найдется для всей деревни. Скоро и вы получите достойное помещение.
Грустно улыбнувшись, Изабелла покачала головой. Ее взгляд остановился на руке Катрин, увидев изумруд королевы Иоланды, сверкавший словно зеленый глаз. С тех пор как Катрин получила его, она не снимала кольцо с руки. Поймав взгляд старой дамы, она сняла перстень с пальца и передала его в исхудавшие, но еще такие красивые руки, по форме напоминавшие руки Мишеля.
– Это залог дружеского отношения королевы Иоланды к семье Монсальви. Видите этот герб, вырезанный на камне? Оставьте его себе, мама, он вам очень идет.
Изабелла с радостной, почти детской улыбкой рассматривала украшение и, обратив признательный взгляд к Катрин, сказала:
– Я беру его взаймы, скоро я вам, дочь моя, его верну. Да, да… Не возражайте. Я это знаю и к этому готова. Смерть не пугает меня, наоборот… Она отведет меня к тем, кого я оплакивала всю жизнь: моего дорогого супруга и Мишеля, которого вы пытались спасти. И там мне будет хорошо.
Она молча рассматривала изумруд, преломивший свет в морскую воду, потом спросила:
138 
