очень нудно 
97 
— Моя дочь была убита, — сказала она.
— Убита! — прошептала я.
Она вдруг в ужасе замолчала, а потом сказала:
— Ты — маленькая Тамсин Касвеллин. Я не должна говорить с тобой о моей дочери.
— Вы можете говорить со мной обо всем, если это утешит вас.
— Дорогое мое дитя! — сказала она. — Мое бедное дорогое дитя.
У меня выступили слезы на глаза, потому что Фенн помог мне забыть о моем горе, а она вернула его во всей остроте. Я опять переживала то ужасное утро, когда вошла в мамину спальню и увидела ее там лежащей на кровати. Я снова слышала лепет Дженнет, и мое несчастье навалилось на меня снова.
Бабушка Фенна обняла меня и стала покачивать.
— Жизнь была к нам с тобой жестока, дитя мое… жестока… жестока.
— Когда умерла ваша дочь?
— Еще до того, как ты родилась… Это должно было случиться до того, как родилась ты.
Я не поняла ее слов, но уже заметила, что она говорила бессвязно.
— Ее убил муж. Он — убийца. Придет день, и судьба его накажет. Вот увидишь, так и будет, я уверена. А теперь море забрало моего красивого мальчика. Он был еще такой молодой. Почему это должно было случиться с ним? За несколько миль от берега…
— Может быть, он вернется.
— Никогда я не увижу больше его лица.
— По крайней мере, у вас есть надежда. И я подумала, что у меня нет надежды: я видела, как маму опустили в могилу. И вдруг, как молния, в моей голове пронеслась картина нашего семейного кладбища — могила первой жены моего отца, могила неизвестного моряка и могила мамы.
Старая женщина начала рассказывать о Фениморе, своем сыне, и его планах.
— Ни у одной матери не было лучшего сына. Он был благородный, добрый. Он был большой человек. А моя дочь… моя доченька! Она была нежная. Ей нельзя было выходить замуж, но ведь это казалось естественным, и вот этот… этот, ее голос упал до шепота, — это чудовище!
Я попыталась успокоить ее и снова уложить в постель, но она не могла успокоиться, громко плакала, и все мои усилия были напрасны. Я не знала, что делать, потому что у нее начиналась истерика, и я подумала, что она, наверное, очень больна. Она не отпускала меня от себя, но мне удалось освободиться. Я пошла в комнату бабушки, разбудила ее и рассказала, что случилось.
— Бедная женщина! Она в таком плачевном состоянии. Ужасное исчезновение сына вернуло в памяти трагическую утрату дочери. Она не может справиться с горем, и я боюсь, что рассудок ее не выдержит.
Мы вернулись вместе. Она сидела там же, закрыв лицо руками и раскачиваясь в кресле.
— Пойдем, Джейн, — сказала ей бабушка, — ты должна лечь. Я принесу тебе что-нибудь, чтобы ты уснула.
Мы взяли ее под руки, и повели ее к кровати.
— Лежи тихо, — успокоила ее бабушка, — попытайся уснуть, ни о чем не думай. Ни к чему хорошему это не приведет. Лучшая помощь себе и другим — это сдерживать свое горе.
Я гордилась бабушкой, потому что знала, как она сейчас страдала, и хотела быть похожей на нее. Вдруг прозвучал вопрос:
— Мать этой девочки… она тоже была убита? Бабушка быстро взяла меня за руку.
— Она бредит, — прошептала она. — Теперь, Тамсин, иди к себе. Постарайся не разбудить никого, а я посмотрю за ней. Спокойной ночи, дитя мое!
И я ушла, размышляя о бедной Джейн Лэндор. В голове у меня вертелась фраза: «Мать этой девочки, ее тоже убили?» Наверное, она говорила о моей маме. Что она имела в виду? Бабушка сказала, что она бредит, и, конечно, это было так. Она не могла иметь в виду мою мать!
Несколько дней я не видела Джейн Лэндор, а когда увидела, она уже была спокойна, и, хотя я тогда забыла об этом ночном случае, я вспомнила о нем позднее.
Сенара и я остались у бабушки до весны. В мае мы вернулись в замок. Нас ожидал сюрприз: отец снова женился, а моей мачехой стала мать Сенары — Мария.
***
После возвращения из Лайон-корта замок Пейлинг казался чужим, что было странно, потому что он был моим родным домом. Все, казалось, изменилось с тех пор, как мы уехали. Ничто уже не напоминало о моей маме, а появилось что-то новое, неуловимое, хотя трудно было сказать, что именно.
Правда, мебель была заменена. Спальня родителей приняла совершенно другой вид: появились богатый бархатный полог у кровати и занавеси на окнах. В этом было что-то чужеземное. Я заглянула в Красную комнату: она была оставлена в том же виде. Я помнила все истории о ней. Гостиная мамы, в которой она часто бывала, тоже была нетронута: ее резной деревянный стул и стол, на котором стояло бюро из сандалового дерева, которое ей очень нравилось.
97 
