очень нудно 
44 
Интересно, как бы они запели, хозяева новой жизни, если б к ним явились привидения из давнего прошлого? Потребовали вернуть награбленное...
«Ну, и при чем здесь мы? – новые хозяева берут быка за рога. – В этой стране случилась социальная революция. (Разговор идет в присутствии адвокатов. Охрана осталась за дверью.) Ваша собственность стала общенародной. С семнадцатого года это все было – ничье. В сущности ничего не изменилось: кто был ничем – ни с чем и остался».
Привидения чувствуют себя скованно – прежде чем допустить в комнату, их тщательно обыскали. Это в Европе они имеют право проникать через камины. Здесь, на их бывшей родине, все под охраной: и живые, и мертвецы. Про себя они шепчут: народное. Их отцы любили народ. Некоторые, собственно, и были народом, вышли из крепостных. Выкупили и себя, и близких. Работали как проклятые, чтобы обеспечить свою свободу...
Привидения пытаются оправдаться: «Лозунг, на который вы ссылаетесь, выдуман большевиками. Ни мы, ни эсеры не считали народ ничем. Напротив, почитайте хоть Льва Николаевича... Правда не в пьерах, а в платонах каратаевых. Глас Божий – глас народа. Для лучших представителей интеллигенции народ – понятие святое. Без народа не было бы интеллигенции. Собственно, интеллигенция стала рупором, через который заговорили мужики».
Губы хозяев склабятся в улыбке. Теперь рупоры называют матюгальниками.
Привидениям не до улыбок. В свое время они приветствовали революцию.
Хозяева новой жизни – внуки того народа. Удачливые внуки объясняют вежливо: «Народ – советская мифологема. За семьдесят лет все нажитое вами сгнило. Вплоть до лестниц и перекрытий. Остались одни стены. Голые. Как в морге».
Адвокаты переглядываются: очень удачная метафора, привидениям она должна быть близка.
«Народ обманули. Загнали в волчью яму», – привидения возражают с неподобающей горячностью.
Народные внуки пожимают плечами: «А чего вы хотели? Интеллигенция! Вот уж голь перекатная! Нашкодили и сбежали. Собственность – вот главная свобода. И вообще: где интеллигенция, а где – народ? Почитайте товарища Сталина: “Большевики – вот истинные представители народа”».
Привидения сникают. Больная совесть – не тетка. Привыкли чувствовать себя виноватыми. Теперь они думают: да, сбежали. Потому что хотели жить.
Народным внукам не хочется ссориться. В конце концов, сто лет назад эти привидения тоже были элитой. Хозяин подает знак официанту: теперь он может обнести.
На мгновение он вспоминает о сыне – народном правнуке. Одиннадцатый класс. Надо что-то решать. Максим – способный мальчик. Может хорошо учиться. Проблема в том, что многое запущено. Надо привести в систему. У этой хорошие рекомендации. От уважаемых людей. Конечно, ЕГЭ можно купить – богатый родитель морщится брезгливо. Но ребенку нужны знания. Эту мысль в него вбила советская школа.
Его сын учится в частной. Собственно, проблема именно в этом: в частных школах с учениками цацкаются. Директор вынужден учитывать контингент.
«Татьяна Андреевна, голубушка... – Педсовет собирается каждую пятницу. – Разве вы не понимаете? Нашим ученикам тройки – не к лицу».
Моя тезка все понимает: зарплата, проверки, круглосуточная вооруженная охрана, текущий и капитальный ремонт. Надо полагать, не на подачки районо. Эти дети привыкли жить в комфорте. Плохая оценка – дискомфорт.
«Ваши тройки травмируют детскую психику». Директор произносит правильные слова. Учительница вздыхает: оказывается, это – ее тройки. Когда-то давно она работала в советской школе. Вызывала родителей, распекала нерадивых учеников. Теперь они все радивые. Тройка – нонсенс, стыд, прореха на репутации педагога.
Учительница опускает глаза. В обычной школе оторвут с руками и ногами, но за спиной – семья. Ее дети привыкли к минимальному благополучию. Муж работает в научно-исследовательском институте – там зарабатывают только на себя.
Учительница беспокоится. Ее мучает чувство ответственности: «Наум Борисович, – женщина средних лет краснеет как девчонка, – у меня выпускной класс. Русский язык – обязательный предмет. Единый государственный экзамен...»
Директор морщится: «Вас это не должно беспокоить. ЕГЭ – не ваша забота. Этот вопрос буду решать я».
Учительница одергивает юбку. В комиссии по ЕГЭ тоже люди. Это – не ее вопрос.
44 
