102 
Сестры Ливингстон прибыли в древней карете, годами стоявшей в каретном сарае позади их дома. На высоких козлах восседал облаченный в потертую ливрею седовласый негр, некогда служивший семейным кучером Ливингстонов.
Крохотные сестры обняли Хелен, взволнованно кудахча о том, какое для них облегчение видеть, что она не пострадала во время шторма.
– Хелен, – заявила Каролина, – мы с сестрой знаем, что тебе нужна помощь, и поэтому мы здесь.
– Мы так беспокоились о тебе, дорогая, – подхватила Селеста и, слегка покраснев, добавила: – Нам очень неловко за свое поведение в тот майский день, когда мы столкнулись с тобой в Спэниш-Форте.
– Бедный папа перевернулся бы в гробу, если бы узнал об этом, – вставила Каролина. – Ты сможешь когда-нибудь нас простить?
– Конечно, – улыбнулась Хелен. – Я вас прощаю.
– Спасибо, детка, – сказала Селеста. – Нам хотелось бы искупить свою вину. Мы намерены тебе помочь.
Хелен с улыбкой смотрела на двух хрупких женщин, не представляя себе, какую именно помощь они могли предложить.
– Ваш неожиданный визит сам по себе является помощью.
Старушки загадочно улыбнулись. Каролина устроила целый спектакль, развязывая тесемки на своей сумочке. Сунув внутрь затянутую в перчатку руку, она вытащила кружевной платочек, в который было что-то завернуто. Там оказались две блестящие двадцатидолларовые золотые монеты.
– Возьми их, – сказала она, – и потрать на восстановление своей фермы.
– Купи все необходимое, – добавила Селеста.
– О, мои дорогие, – произнесла Хелен, глубоко тронутая. – Я не могу взять у вас деньги, но вы не представляете, как много значит для меня ваше предложение.
Сестры настаивали, но Хелен категорически отказалась. В конечном итоге старушки отбыли со своим золотом, благополучно вернувшимся в сумочку Каролины. В глубине души они испытали облегчение, когда Хелен отказалась от их дара, и в то же время гордились тем, что предложили Хелен все свое состояние.
Хелен тоже гордилась ими.
Вечерние тени удлинились, и мужчины отправились в город, по домам.
– Хелен, могу я сделать для тебя что-нибудь еще? – спросила Эм, когда все разъехались.
– Да, – отозвалась Хелен. – Можешь. Зайди к Найлзу Ловлессу в контору сегодня или завтра утром. Но так, чтобы никто не знал. Передай ему, что я готова продать свою ферму и лес.
– Нет! – воскликнула Эм. – Хелен, только не это.
– Скажи Найлзу, что я заеду к нему завтра в полдень, чтобы подписать бумаги, – продолжила Хелен, проигнорировав возражения подруги. – Приезжай сюда завтра утром. Одна. Отвезешь меня в город.
– Хелен, пожалуйста… подумай хорошенько…
– Я уже все обдумала. Если ты мне друг, то выполнишь мою просьбу. И не смей говорить Купу!
– Я никому не скажу, но хотела бы…
Пока женщины спорили, усталые Куп и Курт медленно шагали к дому. Джолли и Чарли следовали за ними на расстоянии нескольких ярдов.
– Шериф, – бесстрастно произнес Курт, – окажите мне услугу. Передайте Найлзу Ловлессу, что я согласен продать ему Рейдера. Пусть приготовит сумму, которую назвал в последний раз. Наличными. Я заеду к нему в контору завтра в полдень и передам коня.
– Вы уверены, что действительно хотите этого, капитан?
– Уверен, – твердо сказал Курт. – И пожалуйста, ни слова Эм.
Глава 44
На следующее утро в половине одиннадцатого Найлз Ловлесс сидел за массивным письменным столом красного дерева в своей конторе на Мэйн-стрит.
Он пребывал в самом мрачном настроении. Однако его уныние не имело никакого отношения к разрушительному урагану, пронесшемуся над восточным побережьем. Стихия не причинила урона его роскошному дворцу и акрам ухоженной земли, окружавшей белое здание. Его конюшни с породистыми рысаками не пострадали, а весь ущерб, нанесенный его огромному поместью, сводился к разбитому окну и упавшему дубу.
Богатый представитель южной аристократии, он полагал, что стоит выше мелких забот и неприятностей, преследовавших его менее удачливых сограждан, воспринимая это как должное. Ни разу в жизни ему не пришлось столкнуться с трудностями и разочарованиями, обычными для других людей.
До сих пор.
Чертыхнувшись, Найлз грохнул кулаком по полированной столешнице.
Нет, в это невозможно поверить. Такого просто не может быть!
Найлз уронил голову на руки и застонал. Ему хотелось плакать. Его мир рушится на глазах, и всем, абсолютно всем наплевать! Последние двадцать четыре часа стали для него ожившим кошмаром.
102 
