11 
Яркий лунный свет омывал и Клауд-Уэст, высокогорное ранчо, что раскинулось на зеленых лугах чуть в стороне от могучей каменной груди Промонтори-Пойнт. В стенах комфортабельного, на редкость хорошо сохранившегося жилого дома лучики лунного света чертили сложный узор на дубовых досках пола, пробираясь в каждый уголок.
Наверху, в своей белостенной спальне, Натали Валланс лежала обнаженной поверх покрывала. В потоке лунного света кожа ее отливала перламутром, тело было открыто для нескромного взгляда, и ей казалось, что точно так же обнажена и ее нечистая совесть.
Заложив руку за голову, Натали скользила взглядом по белой кисее полога, по балкам потолка. Не слишком охотно она перевела взгляд на свои груди, живот и бедра. Щеки тотчас обожгло краской стыда, захотелось укрыться в спасительном кромешном мраке, спрятать в нем свой позор и позволить ему чернильным пятном затопить в памяти жаркую и бесстыдную ночь в “Испанской вдове”.
Рука против воли двинулась вниз по телу, на алебастр живота и ниже, на островок рыжих волос. В памяти возникло бородатое лицо, и снова, в который уже раз, представилось, как оно приближается, зарывается между ног, разбивая вдребезги весь привычный уклад жизни. Прикасаясь к себе, Натали вспоминала те несколько часов, когда она была иной, распутной женщиной, безрассудно отдавшейся первому встречному.
Для этого должна была быть причина, говорила она себе снова и снова. Достойная женщина не может поступать очертя голову, даже перед угрозой смерти. Всему виной бархатный, искушающий мрак той ночи. Если бы тогда сияла полная луна, ничего бы не случилось. Она не решилась бы отбросить все условности, все внутренние запреты и не окунулась бы в океан страсти.
Отдернув руку, Натали свернулась калачиком на белом шелковом покрывале, на белых простынях, под белым полотом. Все это было для нее символом чистоты, прямой противоположностью исступлению.
Они тогда так и уснули в объятиях друг друга, в полной темноте, а утром бородач разбудил ее словами: “Одевайся, я слышу стук копыт!”
Растерянная, встревоженная, Натали неуклюже застегнула пуговки платья в бледном свете наступающего утра, проглядывавшего через крохотные окошки. Потом она кое-как закрутила волосы узлом на затылке. Бородач тоже одевался, не в пример ей быстро и споро. Одевшись, он взял “винчестер” и вышел за порог.
Натали хотела окликнуть его, но промолчала, а когда следом за ним вышла во двор станции, там уже спешивался кавалерийский расчет. Двое вязали бородачу руки за спиной. Убедившись, что он связан достаточно крепко, они помогли ему подняться в седло, вскочили сами и рысцой направились обратно в форт.
Лейтенант расчета говорил что-то утешительное, поздравлял Натали с тем, что ей удалось выйти невредимой из такой переделки, но она не слушала, провожая взглядом бородатого головореза в черном. Тот ехал навстречу восходящему солнцу, покачиваясь в седле, со связанными за спиной руками, и ни разу не оглянулся.
— …особенно в обществе такого злодея. Как он вас не убил, ума не приложу!
Натали ощутила боль утраты, и тоску, и мучительное одиночество.
Не обернулся, думала она, не обернулся даже мимолетно, через плечо. Эта ночь так мало для него значила, что не стоило оглядываться на ту, с которой он ее провел.
Болезненная и мучительная, эта мысль оттеснила все остальное. Трудно было смириться с тем, что мужчина — пусть даже закоренелый преступник — мог разделить с ней столь неистовую страсть, а потом пойти своим путем, так, будто ничего не произошло…
Натали энергично помотала головой, словно пытаясь вытряхнуть все непрошеные воспоминания. Если бы только действительно все было так, как в ее рассказах! Она представила дело следующим образом: бородатый преступник не подпускал банду Викторио к станции до самого заката, а когда бандиты убрались назад в свое логово, ходил вокруг зданьица, дав ей возможность выспаться. Утром появился патруль, ее спасителя увели, и больше она о нем не слышала.
Не в силах больше бездействовать, Натали выбралась из постели и по безупречно белому ковру прошла к гардеробу — просторному, с застекленными дверцами. Распахнув его, она с минуту стояла, скользя невидящим взглядом по полкам, потом наугад выхватила белую сорочку и с судорожной поспешностью прикрыла свою наготу. Каким бы нелепым это ни казалось, она не могла избавиться от ощущения, что ее тело изменилось, словно ласки бородача оставили на нем неизгладимый след.
11 
